«Я отправился прямо в кабинет главного хирурга, где генерал Ричард исполнял свои обязанности, так как генерал Горгас находился в Европе, – вспоминал Воан [39]. – Едва оторвавшись от своих бумаг, генерал сказал, когда я вошел в дверь: „Вы немедленно отправитесь в Кэмп-Девенс. Испанский грипп поразил этот лагерь“. Потом, отложив бумаги и глядя в мои налитые слезами глаза, он сказал: „Нет, вы пойдете домой и ляжете спать“. Я сел на ближайший поезд до Кэмп-Девенса и прибыл туда рано утром» [40].
В первый же день пребывания в Кэмп-Девенсе Воан увидел, как погибли шестьдесят три солдата. Вспоминая шокирующие сцены в своих мемуарах, он писал:
«Я вижу, как сотни молодых, крепких мужчин в форме своей страны группами по десять и более человек входят в больничные палаты. Их укладывают на раскладушки, пока все кровати не заполнятся, а остальные не набьются толпой. Лица вскоре приобретают синеватый оттенок, мучительный кашель вызывает кровавую мокроту. Утром мертвые тела громоздятся вокруг морга, как дрова. Эта картина была запечатлена в клетках моей памяти в дивизионном госпитале Кэмп-Девенс в 1918 году, когда смертельный грипп продемонстрировал несостоятельность человеческих созиданий перед его разрушением человеческой жизни. Таковы страшные картины, которые показывают вращающиеся цилиндры памяти в мозге старого эпидемиолога, когда он сидит перед горящими поленьями в очаге своего лесного коттеджа» [41].
Самым пугающим открытием Воана было то, что этот новый штамм вируса гриппа, как и сама война, убивал «молодых, энергичных, крепких взрослых людей…
Заболевший мужчина либо быстро и довольно резко выздоравливал, либо, скорее всего, умирал» [42]. В результате Воан, несмотря на всю свою медицинскую квалификацию, чувствовал себя совершенно беспомощным: «Самым печальным в моей жизни было то, что я стал свидетелем сотен смертей солдат в армейских лагерях и не знал, что делать. В тот момент я решил больше никогда не болтать о великих достижениях медицинской науки и смиренно признать наше полное невежество в этом деле» [43].
Удручающие сцены в Кэмп-Девенсе шокировали как молодых врачей, так и закаленных медиков. Один из коллег Воана, доктор Рой Грист, оставил наглядное описание этого нового гриппа в письме к другу:
«У этих людей, кажется, все начинается как при обычном гриппе, но когда их доставляют в больницу, у них очень быстро развивается самый ужасный тип пневмонии, который когда-либо видели… и через несколько часов вы можете наблюдать синюшность, простирающуюся от ушей и по всему лицу, пока не станет трудно отличить цветных людей от белых. Это всего лишь вопрос нескольких часов, пока не придет смерть… Это ужасно. Можно спокойно смотреть, как умирает один, два или двадцать человек, но видеть, как эти бедняги падают, как мухи. У нас происходит в среднем около 100 смертей в день. Пневмония означает почти во всех случаях смерть… Мы потеряли невероятное количество медсестер и докторов. Чтобы увезти мертвых, нужны специальные поезда. В течение нескольких дней не было никаких гробов, и тела нагромождали друг на друга… Это превосходит любое зрелище, которое они когда-либо видели во Франции после битвы. Освободили очень длинную казарму, чтобы превратить ее в морг. И это заставило бы любого человека ощутить панику при виде длинных рядов мертвых солдат, одетых и уложенных в два ряда» [44].
Работа в таких условиях была и удручающей, и утомительной, о чем свидетельствуют заключительные слова Гриста: «Все здешние мужчины – хорошие парни, но я так чертовски устал от пневмонии, потому что мы едим ее, живем ею, видим ее во сне, не говоря уже о том, чтобы дышать ею 16 часов в день… Прощай, старина, с Богом, пока мы снова не встретимся» [45].
Письмо Гриста, свидетельствовавшее об ужасах испанского гриппа, было обнаружено среди бумаг в старом сундуке в 1979 году. Мы не знаем, пережил ли доктор Грист войну или погиб вместе со своими пациентами. Среди погибших был и медицинский персонал, потому что смертность в Кэмп-Девенсе составляла сто человек в день.
Когда опытный патолог доктор Уильям Уэлч прибыл в Кэмп-Девенс, он подтвердил, что причиной смерти в большинстве случаев была дыхательная недостаточность. Вскрытие показало синие распухшие легкие, наполненные кровавой жидкостью. Спокойный и полный достоинства человек, видевший много ужасного, Уэлч был явно потрясен открывшимися его глазам сценами. Его молодой коллега, доктор Руфус Коул, позже заметил: «Я был потрясен, обнаружив, что ситуация, по крайней мере на мгновение, была слишком тяжелой даже для доктора Уэлча» [46].
Уэлч, вместе с Воаном и Коулом, немедленно сообщил генералу Маккейну, что в Кэмп-Девенсе необходимо ввести карантин, чтобы больше никакие войска не прибывали и не покидали лагерь. Кроме того, необходимо как можно скорее привлечь к работе еще больше медицинских работников. Но Маккейн, которому предстояло выиграть войну, «вынужден был медлить и уклоняться от введения этих мер и игнорировать даже минимальные предложения, которые они делали» [47].
Уэлчу оставалось только озвучить тревогу врачей и бессилие медицинской науки перед лицом этого натиска. Уэлч не побоялся выразить словами свои глубочайшие опасения: «Это, должно быть, какая-то новая инфекция», – сказал он, а затем использовал одно из немногих слов в медицинском лексиконе, которое все еще имеет ауру суеверного ужаса, – «чума» [48].
Поскольку испанский грипп беспрепятственно распространился по Соединенным Штатам и Европе, некоторые патриоты утверждали, что он на самом деле является формой биологической войны, естественным преемником иприта, используемого на фронте. Было высказано опасение, что виноваты в этом немцы, создавшие отравляющий газ, который был выпущен подводными лодками на побережье Соединенных Штатов. Когда тысячи бостонцев заболели, слухи распространились так же быстро, как и новости об «испанке». Отбросив научные ограничения медицинской профессии, одна теория заговора утверждала, что немецкие шпионы намеренно засеяли Бостонскую гавань микробами, вызывающими грипп. Семнадцатого сентября 1918 года подполковник Филип Доан, глава отдела здравоохранения и санитарии корпорации аварийного флота, высказал мнение, что эпидемию начали немцы, высаженные на берег с подводных лодок [49]. «Одному из этих немецких агентов было бы очень легко выпустить гриппозные микробы в театре или в каком-нибудь другом месте, где собралось бы большое количество людей. Немцы начали эпидемии в Европе, и нет никаких причин, почему они должны быть особенно нежными с Америкой» [50]. Еще один дикий слух гласил, что аспирин марки Bayer был пропитан микробами, потому что патент компании изначально был немецким. Какими бы нелепыми ни были эти утверждения, Служба общественного здравоохранения должна была провести расследование. Говорили, что немецкие шпионы проникли в Армейский медицинский корпус и распространили испанский грипп с помощью подкожных инъекций и что шпионы были обнаружены и расстреляны [51]. Это произошло, несмотря на отрицания бригадного генерала Чарльза Ришара, главного военного хирурга, который заявил, что «в Соединенных Штатах в лагерях не было казнено ни одного медицинского офицера, ни медсестры, ни кого-либо еще» [52].
Несмотря на это, некоторые американцы продолжали обвинять немцев в испанском гриппе, и один заявил: «Пусть проклятие будет названо немецкой чумой. Пусть каждый ребенок научится связывать слово „проклятый“ со словом „немецкий“ не в духе ненависти, но в духе презрения, порожденного действиями Германии» [53].
