Когда он был захвачен, старый «Фатерланд» был набит предметами роскоши, стеклянной посудой, столовым серебром и марочными винами, которые были немедленно конфискованы таможней. При этом золотой кофейный сервиз из восьмидесяти предметов, предназначенный для кайзера, таинственным образом исчез без следа [2]. К сентябрю 1918 года на смену избалованным светским львицам в драгоценностях и мехах пришел экипаж Военно-морских сил Соединенных Штатов, состоявший из пятидесяти офицеров и более тысячи солдат. Хотя корабль очистили от прежней роскоши и покрыли камуфляжной краской, чтобы обмануть шпионские глаза подводных лодок, он сохранил, пустившись в плавание, остатки красивой жизни: бассейн с римскими статуями, первоклассные салоны, сверкающие зеркалами, с полом, покрытым коврами, и стульями, обитыми розовой парчой [3]. Но необходимость требовала свое – ничего не поделаешь. Ресторан переделали в солдатскую столовую, бассейн превратился в камеру хранения, а первоначальная камера хранения – в корабельную тюрьму и «пороховой склад». Некогда величественный бальный зал и театр были превращены в госпиталь, гимнастический зал на палубе А стал изолятором для заразных больных, а бывший кабинет корабельного врача должен был служить больничным пунктом и диспансером для солдат и экипажа [4].
Для транспортировки во Францию 10 000 новобранцев необходимо было распределить по 14 автономным палубам «Левиафана». Ничто не давало забыть, что идет война, три гигантские дымовые трубы, одна из которых была вентилятором, гордо вздымались вверх. Их легкий наклон назад и зловещего вида орудия, торчащие из неожиданных мест, создавали мгновенное впечатление, что это скорчившийся лев с приплюснутыми ушами и оскаленными зубами [5]. Подобно многим другим судам, переживавшим трудные времена, Левиафан намекал на свою трагедию пронзительной сиреной.
«С наступлением ночи и в сумерках раннего утра железное горло большого узника издает такой вопль, что душа разрывается. Он затихает и снова поднимается из собственного эха, как скорбный крик утраченного мира» [6]. В первый же день плавания в судовом журнале было отмечено, что «почтовый голубь w-7463 пролетел по воздуху и упал замертво на палубу C» [7]. Возможно, это было предзнаменование того, что должно было произойти.
Американский «Левиафан» теперь был самым большим кораблем в мире – вахтенный офицер проходил по двенадцать миль (19,3 км) во время своих ночных обходов [8], – а также одним из самых быстрых. Он мчался по воде со скоростью 22 узла (40 км/ч) и обычно путешествуя без сопровождения, так как считалось, что он слишком быстр для подводных лодок, если только не находится прямо на их пути [9]. Новобранцы в шутку называли его «Леви Натан», но у него уже было трагическое прошлое. Несколько пассажиров и членов экипажа умерли от гриппа во время предыдущего рейса «Левиафана» из Бреста в сентябре и были похоронены в море. Среди тех, кто заболел в этом путешествии, был молодой Франклин Д. Рузвельт, который едва избежал смерти. Теперь «Левиафан» стоял на якоре в Хобокене, штат Нью-Йорк, готовясь к девятому рейсу во Францию. На борту находились следующие войска:
Войска, 9366; 57-й Пионерский пехотный полк; сентябрьские автозаправочные группы из лагерей Макартур, Хамфрис, Хэнкок и Джексон; медицинская смена, № 73; 401-я колонна автоводоцистерн
[41]; 467-я колонна автоводоцистерн;
468-я колонна автоводоцистерн; поезд-цистерна для воды № 302; 323-й полевой батальон связи; тыловые госпитали № 60 и 62; женский полк; 31-й дивизион выгрузки и заготовки; 31-й дивизион под командой генерал-майора Лероя С. Лайона [10].
Единственным полноценным подразделением был 57-й пехотный полк из Вермонта. В ночь на 27 сентября 1918 года солдаты 57-го полка начали часовой марш от лагеря Меррит, штат Нью-Джерси, до места посадки, где их ждали паромы, чтобы отвезти вниз по Гудзону к «Левиафану». Но в ту ночь марш занял гораздо больше времени. Вскоре после начала путешествия колонна остановилась. Мужчины, страдающие от симптомов испанского гриппа, отставали от строя не в силах за ним угнаться [11]. Хотя самым разумным решением было бы отказаться от марша и вернуться в казармы, но это было невозможно. Армия и распорядок дня на «Левиафане» были непреклонны: они не ждали ни одного человека, ни здорового, ни больного. После перерыва, чтобы дать возможность страдающим людям догнать остальных, марш возобновили. Но некоторые мужчины лежали там, где упали, другие с трудом поднимались на ноги и даже сбрасывали снаряжение, чтобы не отстать. За солдатами следовали грузовики и кареты скорой помощи, которые подбирали людей, когда те падали, и везли их обратно в лагерную больницу. Неизвестно, сколько человек погибло на этом марше смерти [12].
Большая часть 57-го полка добралась до места посадки, а затем пережила холодную мокрую двухчасовую поездку на пароме вниз по реке. За этим последовали заключительные проверки на пирсе в Хобокене, во время которых еще больше солдат упало в обморок, и кофе с булочками от Красного Креста, их первая еда за несколько часов [13]. Мужчины взошли по трапу и поднялись на борт «Левиафана», где впервые за 24 часа смогли спать. Предшествовавший период испытаний гарантировал любому солдату ослабление иммунной системы, сопротивляемости гриппу и пневмонии [14].
«Левиафан» отплыл из порта во второй половине дня 29 сентября, и еще до того, как корабль вышел в море, 120 человек заболели. «Многие мужчины и несколько медсестер были вынуждены покинуть судно незадолго до того, как мы отплыли, – сообщает судовой журнал. – Пока десантники выстраивались на большом пирсе, некоторые беспомощно падали на причал. Нам сообщили, что несколько человек упали на обочине дороги, обмякшие и вялые, когда они шли от лагеря к месту посадки» [15].
Несмотря на эту неудачу, «Левиафан» в конечном итоге отправился в плавание с более чем 2000 членами экипажа и около 10 000 военнослужащих, включая 200 медсестер. «Под ясным небом мы медленно проплыли через большую гавань, заполненную судами, и направились прямо в море, остановившись только для того, чтобы высадить нашего лоцмана, капитана Маклафлина из Ассоциации лоцманов Сэнди-Хука, который всегда вел «Левиафан» в нью-йоркскую гавань и обратно [16]. Судовой журнал свидетельствовал о предчувствиях экипажа: «Все чувствовали, что нам придется пережить тяжелое время» [17].
Хотя Соединенные Штаты были охвачены эпидемией испанского гриппа, армия по-прежнему настаивала на том, что причин для тревоги нет. Четвертого октября, когда «Левиафан» находился в море, бригадный генерал Фрэнсис А. Уинтер из американского экспедиционного корпуса заявил прессе, что все находится под контролем и нет причин опасаться эпидемии. «В море произошло только около 50 смертей с тех пор, как мы впервые начали перевозить войска», – заявил он, стремясь поддержать боевой дух и рассеивая страхи [18].
«Левиафан» был переполнен, хотя и не так, как во время предыдущих рейсов, когда он перевозил 11 000 солдат. Первоначально судно было рассчитано на 6800 пассажиров, но эта вместимость была увеличена более чем наполовину. Правительство США назвало этот процесс «интенсивной загрузкой», а не 50-процентной перегрузкой, как это было на самом деле [19]. Условия были очень стесненными, а люди были заключены в каюты, огромные стальные комнаты, каждая из которых вмещала 400 коек. Им нечего было делать, кроме как лежать на нарах или играть в карты, а иллюминаторы [20], выкрашенные в темно-черный цвет, были плотно закрыты на ночь, чтобы вражеские подводные лодки не заметили свет, исходящий из них [21].
