Поначалу грипп не оказал особого влияния на жизнь людей. Смерть была редкостью, а выздоровление – быстрым. Информационное агентство Reuters заявило, что вспышка болезни «не рассматривалась всерьез» и только «доставит временные неудобства без серьезных потерь. Ввиду того, что заболело очень большое количество людей, тот факт, что была только одна смерть, должен считаться обнадеживающим» [6].
В результате Южно-Африканский Союз оказался совершенно не готов к эпидемии испанского гриппа, разразившейся в сентябре 1918 года. Медицинские работники и государственные служащие по-прежнему не знали об эпидемии в других частях мира, поскольку грипп не является заболеванием, подлежащим уведомлению. Официальных предупреждений о том, что пассажиры кораблей, прибывающих в Союз, могут быть заражены этой болезнью, не поступало, а об эпидемии в Европе из-за войны было мало новостей. Те сообщения в прессе и медицинских журналах, которые упоминали испанский грипп, предполагали, что он был очень заразным, но с низкой смертностью. Регион не имел ни малейшего представления о надвигающейся катастрофе. Кейптаун уже пережил первую, сравнительно легкую, волну испанского гриппа в июле 1918 года, что обеспечило населению некоторый иммунитет. Но смертельный штамм вируса гриппа, который поразил Кейптаун в сентябре 1918 года, был гораздо более опасным.
Тринадцатого сентября в Кейптаун из Сьерра-Леоне прибыл военный корабль «Ярослав», который привез домой из Европы около 1300 военнослужащих южноафриканского туземного трудового корпуса (SANLC) для демобилизации, среди которых было сорок три заболевших гриппом [7]. Тринадцать человек все еще были больны, когда корабль пришвартовался в Кейптауне, и один из них умер той же ночью. В результате заболевших гриппом отправили в военный госпиталь № 7 в Вудстоке, а остальных поместили на карантин в лагере Роузбэнк [8]. Когда ни у одного из этих людей не развились симптомы заболевания, им было разрешено уехать домой 16 и 17 сентября. На следующий же день грипп разразился среди персонала Роузбэнка, транспортного подразделения, которое перевозило туда войска, и среди персонала больницы. Девятнадцатого сентября появились новые случаи заболевания среди людей со второго десантного корабля «Вероней», который также заходил во Фритаун (Сьерра-Леоне) [9]. Войска, как и прежде, были помещены в карантин, и только те, кто не болел гриппом, могли вернуться домой. Но, несмотря на все эти меры предосторожности, к 6 октября число умерших от испанского гриппа и пневмонии в Кейптауне превысило 160 человек за день [10].
Когда связь между вспышкой болезни и прибытием «Ярослава» и «Веронея» в Кейптаун стала достоянием общественности, газеты первыми стали говорить, что болезнь принесли военные корабли. А The Cape Times утверждала, что чиновники Министерства здравоохранения «не понимают своего долга перед обществом» [11], а Де Бюргер обвинял департамент в грубой халатности [12].
Кейптаун представлял идеальные условия для смертельной эпидемии. Его население составляло более 270 000 человек, включая тысячи военнослужащих, а также белых, черных и цветных граждан (кейпские цветные, как они сами себя называют, являются коренной этнической группой, потомками белых и черных). Грипп процветал в грязных многоквартирных домах и трущобах Шестого округа и Малайского квартала. Испанский грипп все еще не был объявлен заболеванием, подлежащим уведомлению, то есть не было никаких официальных сообщений, но к 1 октября The Cape Argus утверждала, что «можно почти с уверенностью сказать, что всех местных жителей коснулась эпидемия» [13]. Но мало кто был готов рассматривать испанский грипп как серьезную угрозу для жизни, даже когда 30 сентября умер Джон Смит, двадцатилетний мастер по изготовлению кистей из Шестого округа [14].
«Это было расценено как настоящая шутка», – вспоминала тогда одна женщина в Кейптаунском университете.
«Она заболела испанским гриппом. И что?» – спрашивали ее друзья, когда она заболела [15]. В оперном театре кашель в зале предоставил актеру на сцене прекрасную возможность сказать: «Ха, испанский грипп, я полагаю?» Это замечание вызвало бурные аплодисменты [16].
Но через несколько дней эта шутка перестала быть смешной. Волна смертей среди цветных и сообщения о жертвах, лежащих мертвыми и умирающими на улицах Шестого округа и Малайского квартала, изменили общественное настроение. В то время как врачи и медсестры изо всех сил старались оказывать помощь своим пациентам, фармацевты наслаждались периодом огромного спроса, аптеки были открыты круглосуточно, чтобы снабжать толпы людей хинином, аспирином и патентованными лекарствами, которые теперь рекламировались в газетах. В воскресенье, 6 октября, секретарша одного врача записала в своем дневнике: «Весь день только телефонные звонки и звонки в дверь. Эпидемия гриппа в самом разгаре. Я и сама чувствовала себя отвратительно» [17]. Один городской врач заметил: «Мне опасно высовывать нос за дверь – везде, куда бы я ни пошел, меня окружает толпа» [18].
Кейптаун превратился в город-призрак, поскольку магазины, банки и предприятия не работали из-за нехватки рабочей силы. Школы были закрыты, а суды приостановили свою деятельность. Не было никаких поставок продуктов или свежего хлеба.
«Неудивительно, что театр в Тиволи был пуст в субботу вечером, – заметил один из зрителей 5 октября, – это показывает, как сильно этот новый грипп повлиял на общественную жизнь Кейптауна» [19].
Другой выживший вспоминал, что последствием испанского гриппа «было полное непонимание происходящего» [20], в то время как другой журналист прекрасно описал это настроение, когда процитировал Священное Писание, заявив, что бич прибыл в Кейптаун «как вор в ночи» [21].
В понедельник, 7 октября, когда раздел «Умершие» газеты уже занимал почти целую колонку, The Cape Times посвятила свою первую полосу эпидемии, а не войне [22]. В тот же день корреспондент The Star в Кейптауне сообщил: «Кейптаун в настоящее время является пострадавшим городом» [23]. А обозреватель The Cape Argus отметила трагический факт, что многие жертвы испанского гриппа были молоды и здоровы: «Смерть подкралась со своей выгодной позиции в этих переполненных комнатах и захватила самых молодых и сильных в их безупречном состоянии» [24].
Кейптаун 1918 года напоминал Лондон 1665 года во время Великой эпидемии чумы. Каждое утро по городу проезжали повозки, забирая мертвых и увозя их на кладбища.
В то время как гражданские власти Кейптауна занялись созданием исполнительного комитета по борьбе с эпидемией, многие люди стали оказывать помощь другим, чтобы преодолеть собственное горе. Молодой Ван Оорд, служащий, узнал, что умер один из его ближайших друзей, «крупный, хорошо сложенный парень, мой ровесник, 20 лет» [25]. Юноша был так глубоко потрясен, что подумал: «Теперь для меня ничто не имеет значения, если я заболею гриппом и тоже умру. На самом деле я даже надеялся, что так и будет!» [26] Ван Оорд работал сверхурочно, регистрируя смерти в полицейском участке Вудстока, надеясь, что он может подхватить грипп и тоже умереть. Но, «несмотря на постоянный поток кашляющих и глубоко опечаленных, плачущих людей, стоящих передо мной и вокруг меня в этой маленькой комнате, я даже не чихнул» [27].
