Другие теории относительно этиологии заболевания были похожи на те, что распространялись в Европе и Соединенных Штатах. The Cape Times утверждала, что «испанский грипп может быть напрямую связан с применением отравляющих газов немцами» [52], в то время как другие разделяли широко распространенное мнение, что испанский грипп возник из-за десятков гниющих тел, оставленных разлагаться на полях сражений. Эта теория была широко распространенной, и даже в отдаленных частях Маникаленда, Южной Родезии, местные жители нганги, или знахари, были убеждены, что «так много белых людей было убито в Великой войне, что кровь мертвых вызвала эту великую болезнь» [53]. «Испанка» получила новое имя в Южной Африке.
Африканцы называли эту болезнь долгоживущей, отражая мнение, что она была вовсе не гриппом, а разновидностью чумы. Среди чернокожего населения названия испанского гриппа включали mbethalala и driedagsiekte, или «то, что поражает» и «то, что поражает вас и отправляет вас спать» [54]. В одном районе, где первыми жертвами стали африканские аборигены, болезнь была названа kaffersiekte, или «болезнью черного человека», в то время как в другом, где белые умирали первыми, черные африканцы окрестили болезнь «болезнью белого человека» [55]. Но как бы они ни называли ее, смысл был ясен. Это был не обычный грипп, и он наводил ужас на весь Союз. Ходили страшные истории о том, что жертвы впадали в коматозное состояние, неотличимое от смерти, а «трупы» оживали по дороге на кладбище [56]. Тела чернели и разлагались в течение нескольких часов, а таинственная болезнь убивала также птиц, свиней и бабуинов [57]. Говорили, что эта «чума» была принесена темным дождем, и мясо, подвергшееся воздействию атмосферы, почернело [58].
The Cape Times утверждала, что «испанский грипп может быть напрямую связан с применением отравляющих газов немцами».
В Дютуитспане, другом алмазном руднике, работа была остановлена 30 сентября из-за большого количества больных мужчин, так как среди белого населения Кимберли появились многочисленные случаи заболевания. Как только жизнь в городе остановилась, компания De Beers приостановила работу на своих шахтах из-за слухов об ужасающем количестве умерших в ее рядах. «Никто не понимает, в чем причина болезни», – сказала медсестра своей семье, когда она вернулась из Дютуитспана [59].
Почти четверть из 11 445 чернокожих служащих умерла в течение месяца, и число погибших не опускалось ниже ста человек в день с 5 по 14 октября; 8, 9 и 10 октября показатель вырос до более чем 300 умерших в день. Вскоре все три больницы комплекса были переполнены, на верандах лежали матрасы, чтобы разместить больше пациентов. Часть боковых стен в больнице Уэсселтон Компаунд снесли, чтобы улучшить вентиляцию, а также вызвали медсестер скорой помощи Сент-Джона из корпуса De Beers, чтобы пополнить медсестринский персонал [60]. Когда у заболевших началось воспаление легких и число погибших возросло, компания De Beers поняла, что должна прекратить работу на всех своих шахтах. Условия стали ужасающими: люди падали замертво, больничные полы были завалены умирающими пациентами, а трупы громоздили друг на друга, ожидая, когда их уберут. Один врач сказал, что он видел «ужасные вещи, происходившие во время войны, но ничто не сравнится с тем, как туземцы умирали от гриппа» [61]. Шестого октября генеральный директор Альфеус Уильямс отозвал сестер милосердия святого Иоанна (членом этого движения была его жена), увидев, что, если бы он оставил их там еще на какое-то время, «из-за ужасной смертности все заразились бы этой болезнью» [62]. Некоторое время спустя De Beers перестала хоронить своих покойников на местном кладбище и вместо этого начала использовать участок на собственной территории.
Рабочие, которые еще не были поражены гриппом, в самом скором времени поняли, что если они хотят остаться в живых, то им лучше побыстрее покинуть эту смертельную ловушку. С 8 октября некоторые просили разрешения уехать, говоря, что они предпочли бы умереть дома и хотели бы заботиться о своих семьях [63]. В течение недели чиновники De Beers пытались отговорить их, но все большее число шахтеров умоляло отпустить их, на их смену приходили выжившие. В то время как руководство компании обсуждало варианты, шахтеры объявили, что они решили уйти, и, если фирма не согласится, они вырвутся из лагеря, «даже под обстрелом» [64]. De Beers уступила, и репатриация началась 18 октября. Более 5000 выживших отправились домой, большинство – по железной дороге, в течение следующих двух с половиной недель. Все, кто заболел в пути, были обеспечены помощью, хотя в De Beers старались, чтобы никто, даже с подозрением на болезнь, не был допущен в транспорт.
В ужасе от числа погибших, особенно по сравнению с другими шахтами в стране, руководство компании осознало, что улучшения необходимы. Они не могли позволить себе риск новой разрушительной эпидемии, подобной испанскому гриппу. Под всеобщие аплодисменты председатель пообещал ежегодному общему собранию в декабре 1918 года, что «мы не пожалеем никаких средств на то, чтобы сделать лагеря, если это возможно, более удобным и здоровым местом для туземцев по сравнению с тем, что было до эпидемии» [65]. Но там не было никаких упоминаний об улучшении условий под землей.
Глава семнадцатая
Смертельная осень
К осени 1918 года лишь немногие семьи союзников имели повод праздновать победу, несмотря на обнадеживающие новости с фронта. Семьи по всему миру потеряли своих близких либо из-за гриппа, либо из-за войны. Именно на этом фоне «испанка» начала свой марш смерти, убивая без всяких угрызений совести. Она не делала различий между государственными деятелями, художниками, солдатами, поэтами, писателями или невестами.
Одиннадцатого сентября 1918 года британский премьер-министр Дэвид Ллойд Джордж прибыл в Манчестер, чтобы получить ключ от города, – это величайшая честь, которую может оказать город. Хотя Ллойд Джордж вырос в Уэльсе, он родился в Чорлтон-он-Медлок в Манчестере, и город вполне мог гордиться своим знаменитым сыном. Когда его открытая карета проезжала по Манчестеру, Ллойд Джордж удостоился торжественного приема от солдат, вернувшихся домой в отпуск, и девушек в военной форме, выстроившихся вдоль Пикадилли и Динсгейт и создавших такую «суматоху на улицах», по словам The Manchester Guardian, что потребовалось больше часа, чтобы добраться до Альберт-сквер [1]. Во время этого путешествия премьер-министр промок под проливным манчестерским дождем.
На следующий день Ллойд Джордж произнес мощную речь на городской церемонии в честь победы. Хотя он заверил свою аудиторию, что «ничто, кроме сердечной недостаточности» [2] не может помешать британской победе, вскоре стало очевидно, что премьер-министр находится не в лучшем состоянии. Один из зрителей, сидевших с ним на одной трибуне, записал, что Ллойд Джордж был «не в лучшей форме». Но в тот момент его слова произвели сильное впечатление [3].
После церемонии Ллойд Джордж присутствовал на обеде в отеле «Мидленд», где произнес еще одну короткую речь, восхваляя подвиги Манчестерского полка и других ланкаширских подразделений. К вечеру, когда премьер-министру предстояло произнести очередную речь на обеде в Реформ-клубе, он почувствовал себя плохо. Он лег в постель, и все планы на поездку пришлось отменить. Следующие девять дней Ллойд Джордж проведет в своей спальне в мэрии Манчестера. Его комната находилась в передней части здания, и он позже вспоминал, как смотрел на статую Джона Брайта, «с которой постоянно капал дождь» [4].
