Еще одним элементом, добавлявшимся к этой смертельной чашке Петри, было присутствие китайских рабочих, которых привезли для поддержки фронта. Завербованные англичанами в Северном Китае, они должны были обеспечить бесперебойную работу союзных войск, доставляя боеприпасы и продовольствие из портов Ла-Манша в лагеря. То, что животные и иммигранты жили рядом с военными в Этапле, было просто привычным аспектом армейской жизни. В то время присутствие китайских рабочих не рассматривалось как проблема для здоровья, несмотря на Маньчжурскую легочную чуму 1910–1911 годов, которая унесла жизни от 43 000 до 60 000 человек, что эквивалентно числу погибших во время Великой эпидемии чумы в Лондоне 1665 года. Оглядываясь назад, такие вирусологи, как доктор Кеннеди Шортридж из Гонконгского университета, определили Китай как «эпицентр эпидемий гриппа» [22] из-за укоренившейся привычки местного населения жить в тесном соседстве с животными, например держать свиней, подверженных инфекциям, в своих домах. «Здесь есть все условия для распространения вируса: утки, свиньи и тесный контакт животных с людьми», – сказал он [23].
Условия жизни – утки, свиньи, люди в одном месте – были схожими в Этапле и сочетались с инфекционными болезнями, которые осаждали все военные лагеря. В Этапле были главным образом пехотные сборные базы (ПСБ), расположенные на возвышенности к востоку от железной дороги, которая проходила рядом с городом с севера на юг. Призванные из Англии многочисленные пехотные дивизии попадали в ПСБ, где в зависимости от подразделения перегруппировывались, проходили период обучения и отправлялись на фронт [24]. Кроме того, в этих местах можно было найти людей, переведенных из разных театров военных действий или входивших в категорию «временно находящийся» после госпиталя и выздоровления [25]. Они включали в себя бесконечную вереницу больных и раненых томми и немецких военнопленных с фронта, за которыми ухаживала молодая англичанка Вера Бриттен и ее товарищи по добровольческому отряду помощи при Главном госпитале № 24.
Этапль и в лучшие времена был мрачным местом. Леди Олав Баден-Пауэлл, жена основателя скаутского движения и в 1918 году лидер девочек-скаутов, записалась добровольцем в Молодежную христианскую ассоциацию на базе и отвергла Этапль как «грязный, отвратительный, вонючий маленький городок» [26]. В то время как офицерам удавалось сбегать из базового лагеря на пляжный курорт Ле-Туке, солдаты находились в гнетущих условиях, без должного отдыха. На «арене для быков», как назывались тренировочные площадки, солдат, едва выписанных из госпиталя, и тех, кто много повидал в окопах, готовили так же, как и новобранцев из Англии [27]. Курс газовой войны и две недели на арене были обычной программой. А потом еще две недели маршей через дюны под руководством офицеров и сержантов (унтер-офицеров) – обучение «кровь на штыке» [28]. Сержанты, отвечающие за подготовку, были известны как «канарейки» из-за их желтых нарукавных повязок. Они также имели репутацию не служивших на фронте, что неизбежно создавало определенное напряжение и презрение [29]. В то время как условия были плохими, поход на «арену для быков» и обратно, а также сама тренировка занимали весь день. Несмотря на то, что Этапль был постоянной базой, люди жили в походных условиях – в палатках, а основной прием пищи состоял из двух кусков говядины, двух печений и лука. Один офицер вспоминал, что тренировка была «сверх меры деморализующей» [30], в то время как другой говорил, что они были подобны «прохождению через ад в течение двух недель» [31]. Один капрал столкнулся с несколькими солдатами, возвращавшимися на фронт с ранениями, которые были еще далеки от заживления. «Когда я спрашивал, почему они вернулись в таком состоянии, они неизменно отвечали: чтобы уйти с „арены для быков“» [32].
Условия и моральный дух ухудшились до такой степени, что в Этапле в воскресенье, 9 сентября 1917 года, произошел мятеж. Вера Бриттен вспомнила атмосферу слухов и секретности, когда женский персонал был заперт в больницах для их безопасности, и пришла к выводу, что мятеж был результатом суровых условий [33].
Военный поэт Уилфред Оуэн, обосновавшийся в Этапле в конце 1917 года, тоже негативно отзывался о базе, описывая ее в письме домой к матери в канун Нового года.
В прошлом году в это самое время (сейчас как раз полночь, и наступило невыносимое мгновение перемен) я лежал без сна в продуваемой всеми ветрами палатке посреди огромного ужасного лагеря. Казалось, что это не Франция и не Англия, а что-то вроде загона, где за несколько дней до катастрофы держат животных. Я слышал, как ликуют шотландские солдаты, которые теперь мертвы, которые знали, что погибнут. Я думал об этой сегодняшней ночи, и действительно ли я должен… действительно ли мы должны… действительно ли вы хотите этого… но я не думал ни долго, ни глубоко, потому что я мастер поэтики. Но главным образом я думал об очень странном выражении лиц всех в этом лагере. Непонятном взгляде, который человек никогда не увидит в Англии, хотя войны должны быть и в этой стране. И его нельзя увидеть ни в одном сражении. Только в Этапле. Это не было отчаяние или ужас, это было страшнее ужаса, потому что это был слепой взгляд в никуда и без выражения, как у мертвого кролика [34].
При всех своих недостатках Этапль был идеальным местом для военного госпиталя. База располагалась рядом с железнодорожными путями, идущими на юг к Абвилю и Сомме. Это позволяло легко доставлять раненых с поля боя и отправлять их обратно на фронт, как только они были готовы снова сражаться. Этапль был также недалеко от Булони, предлагая короткий переход через Ла-Манш в Англию, что было важно потому, что немецкие подводные лодки патрулировали пролив.
Вера Бриттен, которая бросила учебу в Оксфордском университете, чтобы добровольно стать медсестрой, впервые прибыла в госпиталь № 24 3 августа 1916 года. Девушка поэтически описала Этапль как город, лежащий «между песчаными холмами и морем» [35], с «ярким светом» [36] над болотами. Офицеры и матросы, употребляя более грубые обороты речи, называли его «песчаной кучей» [37].
Лагерь больше походил на маленький городок, чем на военную базу, простиравшуюся насколько хватало глаз. Вдоль полей по обе стороны железной дороги тянулись ряды палаток для врачей и лачуг для медсестер. Сам госпиталь № 24, рассчитанный на 22 000 пациентов, состоял из двенадцати длинных деревянных хижин, покрытых настурцией, с ситцевыми занавесками на окнах. Но из-за отдаленных звуков выстрелов невозможно было избежать постоянной атмосферы напряженности в госпитале. «Всё и вся» в Этапле было «всегда в движении, дружба и встречи были кратковременными, сама жизнь была самой недолговечной из всего» [38].
Главный госпиталь № 24 в Этапле был построен для того, чтобы справиться с огромным количеством жертв на Западном фронте и болезнями, сопровождающими войну. Первоначально преобладали традиционные боевые раны, хотя они становились все хуже по мере разворачивания войны из-за инноваций в вооружении, включая осколочно-фугасные снаряды и пулеметы. Обязанности Веры, когда она только приехала, состояли в том, чтобы ухаживать за военнопленными, размещенными в сырых, переполненных палатках, менять повязки и дренировать раны при температуре 32 °C. К сентябрю, когда погода оставалась не по сезону теплой, у медсестер развилась желудочная инфекция, которую они назвали «этаплит» [39]. При таком плотном скоплении людей существовала реальная опасность заболеть дизентерией и брюшным тифом. Следующей проблемой был сепсис, а также опасность того, что раны, полученные в окопах, начнут гноиться. Мужчины страдали от траншейной стопы, до сих пор не изученного состояния, при котором развивалась гангрена и отваливались пальцы ног. А вдобавок траншейной лихорадки, которая, как позже выяснилось, передавалась вошью Pediculus humanus [40], было также еще одно новое заболевание, известное как «военный нефрит», которое сопровождалось головной болью, лихорадкой и повреждением почек. Проблемы еще доставлял горчичный газ, который приводил к инфекциям верхних дыхательных путей, пневмонии и ужасному «легочному бронхиту», который убил Гарри Андердауна и его товарищей. Деморализованные войной выздоравливающие солдаты с ослабленным иммунитетом были крайне уязвимы.
