Не поднимаясь с земли, я выхватил из кобуры пистолет, вскинул его, наводя на Турка. Но тот был слишком близко ко мне. Стальным захватом сомкнулись на моём запястье его пальцы. Турк ловко выкрутил мне руку, заставляя отпустить рукоять «нольта», и тут же перехватил оружие. Стрелять не стал, ограничившись болезненным и обидным пинком, оправившим меня обратно к кустам.
Вскочив на ноги, я бросился следом за Турком. Тот нёсся прямиком к трамвайной линии. Вагон как раз отошёл от остановки. Я думал, он сейчас заскочит в него, однако чернокожий оказался умнее. Он рывком проскочил перед носом трамвая. Я отставал от Турка, но не так уж сильно. Бегать босиком по мостовой — то ещё удовольствие, и даже тренированному человеку сложно оторваться от того, у кого на ногах туфли. Я рванулся следом за ним. Вагоновожатая дёрнула электрический тормоз, пронзительный сигнал ударил в уши, я будто снова оказался в окопе, и сейчас на голову посыплются снаряды. Я успел разглядеть даже бледное от страха лицо молодой девушки, управлявшей трамваем, прежде чем её вагон слегка, будто першерон грудью, боднул меня в бок. Я покатился по мостовой, трамвай скрежетал тормозами за моей спиной. Но мне сейчас былоне до него — я видел только исчезающую в переулке фигуру Турка. Белая больничная сорочка делала его слишком заметным.
Я снова поднялся на ноги, стараясь не думать о боли в ушибленном трамваем бедре. Броситься за Турком с прежней скоростью уже не вышло, но и отказываться от погони не стал. Припадая на обе ноги, я поспешил за ним в переулок. Вот только стоило мне нырнуть в него, как я увидел белеющую примерно в пяти шагах фигуру Турка и нацеленный мне в грудь пистолет.
Мой «Мастерсон-Нольт» в руке врага трижды плюнул в меня огнём и свинцом. Две пули в грудь, третья — в живот. Меня будто молотом приложили. Давно, очень давно я не получал огнестрельных ранений, уже и забывать стал, каково это. Я покачнулся, схватился на стену дома, попытался устоять на ногах. Боли не было — вообще. Я отчётливо ощущал стекающие по животу и спине горячие струйки крови, а вот больно не было. Прежде чем я успел подумать, почему так, тьма сгустилась и поглотила всё вокруг.
Последнее, что помню, — холодную грязь под щекой.
Темнота рассеивается. Первыми в ней появляются звёзды, потом бьёт барабан. Ту-у-ум! Удар и тишина. Звёзды выстраиваются в ряды. Они красного цвета. Ту-у-ум! Снова бьёт барабан. Звёзды наливаются красным, текут по небу ручьями, стекаются в реки. Ту-ум-тум! Барабан бьёт чаще, заставляя красные звёзды бежать по чёрному небу быстрее.
Тум-тум-тум!
Воздух врывается в лёгкие. Я рывком сажусь, не понимая ещё, на каком нахожусь свете. Гулко барабанит в ушах пульс. Болит грудь и живот в тех местах, куда угодили пули. Я дышу часто и неровно, словно только что вынырнул с глубины.
Собственно, так оно и было. Я только что выплыл из чёрных глубин смерти, снова вырвавшись из крепких объятий Безносой. Я чувствовал следы её пальцев на своей душе. В этот раз моя смерть не была ложной, как в полицейском участке. Теперь я умирал по-настоящему.
Я лежал на диване в закрытой комнате на верхнем этаже здания, принадлежащего Бовуа и Лобенаку. Именно сюда моё тело и должны были привезти после того, как Турк застрелит меня. Турк не подвёл, всадив в меня три пули, гарантированно отправившие на тот свет. И если бы не усилия Бовуа, следившего за мной и не давшего моей душе угодить в костлявые пальцы Безносой, я бы так и остался лежать в том переулке, а после отправился в городской морг.
Откинувшись на подушки, я огляделся. Первым, кого увидел, был посеревший от усталости Бовуа. Хунган как раз водрузил свои очки в роговой оправе на нос и потёр уголки глаз.
— Твоя душа очень тяжёлая и совершенно пустая, — заявил он. — Никогда бы не подумал, что так может быть.
— Война, — хрипло произнёс в ответ я, пожимая плечами. Кровь только начинала разбегаться по телу, и каждое неуклюжее движение отзывалось болью. — Какой только волшебной дрянью нас в окопах не обрабатывали.
— Это явно не воздействие враждебной магии, — задумчиво произнёс Бовуа.
— Я и не говорил, что поливали нас только враги, — усмехнулся я, аккуратно слезая с дивана.
Встать на ноги не удалось. Тело слишком затекло и плохо слушалось. Ноги подломились, будто чужие, и я рухнул обратно. Наверное, с полминуты я только и мог, что ловить ртом воздух. Даже выпрямиться и держать спину было для меня непосильной задачей.
— Не всё сразу, — заявил Бовуа. — Возвращаться с того света очень трудно. Не думай, что сейчас вскочишь на ноги и побежишь по делам. Восстанавливаться придётся неделю, никак не меньше.
Я снова откинулся на подушки дивана. Терять неделю в таком деле было просто глупо. Всё закончится без меня, так что можно расслабиться и возвращаться к себе домой. Я свою роль в этой партии сыграл, могу покидать сцену.
— Вряд ли ты пропустишь развязку, — добавил Бовуа, будто прочитав мои мысли. — Человек, убивший тебя (как же покоробили меня эти слова, произнесённые таким спокойным тоном), — оказался весьма умён. Он не побежал сразу к остальным, пока залёг на дно и пересиживает поднявшуюся бурю. Он мог и заподозрить что-то, ведь газеты уже наверняка прочёл.
И знает о том, что полномочия прокурора приостановлены, вот только когда — этого Турк точно знать не может. Ведь прокурор вполне мог дать санкцию на его арест до того, как разразился скандал с трупом в спальне. Турк сейчас залёг очень глубоко, скорее всего, даже подозревает, что за ним следят, а потому даже не пытается выйти на связь с остальными. Уж что-что, а своё шпионское дело он знает на отлично и сейчас делает всё, чтобы не выдать всю сеть во главе с резидентом своими опрометчивыми действиями. Вот только за ним никто не следит, по крайней мере, так, чтобы он мог это заметить.
— Как вы пометили его? — спросил я у Бовуа.
Когда мы обсуждали мою идею с Дюраном, хунгана не было. Мой бывший взводный заверил, что Бовуа сумеет поставить на Турка такую метку, какую никто не увидит. Но она безошибочно даст знать, где сейчас находится чернокожий.
— Твой пистолет он выкинул в том же переулке, — вроде бы невпопад ответил Бовуа, — я верну его тебе вместе с чистой одеждой. А вот следы пороховых газов с рук сразу смыть, конечно, не смог. Маленькие лоа очень любят жить в них, они въедаются в плоть человека и сидят там очень долго. Пока я не велю им возвращаться. Они всегда нашепчут мне, где находится человек, в чьём теле они сейчас.
— А человек не может почувствовать их?
— Вряд ли ваши враги знакомы с магией Чёрного континента, — покачал головой Бовуа. — Они слишком презрительно относятся к нашим хунганам, считая их колдовство не более чем жалким дикарским камланием. Это презрение их и погубит.
Он поднялся на ноги. Я заметил, что он опёрся о спинку кресла, в котором сидел. Бовуа постарался сделать это как можно незаметнее, но случайность движения вышла немного нарочитой. Видимо, возвращать мою тяжёлую и пустую душу с того света оказалось почти непосильной задачей даже для такого могучего хунгана, как Бовуа.
