После порции горячего супа Эйрик улегся на пол, подложив под голову локоть, и почти сразу уснул. Магнус всегда восхищался способностью друга проваливаться в сон мгновенно – тот говорил, что приобрел этот талант после того, как получил книгу старика из Бискупстунги.
В ту длинную зиму, как только Эйрик вернулся из Арнарбайли, он стал совсем другим. Магнус не мог точно сказать, что изменилось в поведении друга, но и он, и Боуги это чувствовали. Быть может, поэтому они не испытали ни малейших сомнений, отдавая ему свои страницы волшебной книги. Никто из них по-настоящему не хотел иметь с ней дело.
У Магнуса же уснуть никак не получалось. Он вертелся на жесткой лежанке под равномерное постукивание прялки и тихое пение. Голова была словно набита мхом, мышцы начинало крутить. Промучившись некоторое время, Магнус встал и пересел поближе к очагу с намерением прочитать молитву. Стук прялки затих, и рядом с ним на низком стуле оказалась Лауга. От ее кожи шел тонкий цветочный запах. Она подбросила еще водорослей в очаг и мягко улыбнулась.
– Что вы собираетесь делать, если Гюнна встанет из могилы? – спросила она тихо, чтобы не разбудить Эйрика. Магнус собирался сказать ей, что того не пробудит даже извержение вулкана, но почему-то не стал.
– Сначала попытаемся договориться, – сказал он. – Иногда драугам нужно что-нибудь простое, например, показать, где зарыт клад, или убедиться, что с близкими все хорошо.
– Не думаю, что это тот случай, – заметила Лауга рассудительно.
Магнус покачал головой:
– Если драуг одержим идеей кому-то отомстить, остановить его бывает сложно. Как правило, приходится отрубать ему голову и класть – кхм! – промеж ног…
Он смутился и тут же пожалел о сказанном. Не стоило упоминать о таком в разговоре с женщиной. Впрочем, Лауга и глазом не моргнула. Она так просто принимала все, что говорили Эйрик и Магнус, что последний только диву давался: чудеса для нее словно были в порядке вещей. Даже если бы поблизости открылась скала, а хор аульвов возвестил Gloria, и тогда бы Лауга только подняла брови.
Он так погрузился в свои мысли, что дернулся, когда кто-то дотронулся до его губ кончиками пальцев. Лицо Лауги внезапно оказалось очень близко. Глаза девушки сверкали в свете очага, а пальцы обжигали, как угольки. Магнус собирался что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова – только шумно сглотнул и попытался отодвинуться. Ну, или ему показалось, что он попытался, а на самом деле только прижался к горячему мягкому телу, зарылся лицом в волосы, от которых пахло цветами и июльским сеном.
Ему казалось, что все произойдет очень быстро, так, что он и не успеет ничего понять, но темное запретное счастье тянулось и тянулось. Лауга хохотала, оседлывая его и развязывая завязки на штанах, прижимаясь грудью и одновременно отталкивая его руки: «Ребра треснут!» Она все сделала сама, Магнусу оставалось только придерживать ее nates и позволить теплой и влажной vagina охватить его penis. Нос утыкался в ямку на шее Лауги, и ее кожа по сравнению с грубой жесткостью ткани была такой гладкой, что Магнус опасался, как бы его сухие губы не оставили на ней царапин. Он был неловок и неуклюж и скорее мешал любовнице, чем помогал.
Потом весь его мир накрыла жаркая лавовая волна. Парень спрятал лицо у Лауги на плече, с которого сполз рукав рубахи, и слушал ее тихий смех. Девушка приподнялась, позволяя ему выскользнуть, но не стала слезать с колен. Она погладила его по волосам, играясь с завитками на макушке, и потерлась щекой о щеку, как кошка. Когда же Лауга наконец отодвинулась, Магнусу показалось, что от него оторвали кусок. Хотелось схватить ее и вернуть на место, прижать к груди. Но волшебный момент был упущен, и он совсем растерялся. Стоит ли позвать Лаугу замуж? Поблагодарить? Сделать вид, что ничего не произошло? Извиниться?
Она заметила его замешательство. Вороша угли в очаге, улыбнулась и покачала головой.
– Не берите в голову, преподобный. Можно сказать, я воспользовалась вашей невинностью, заставив вступить со мной в греховную связь.
– О. – Магнус надеялся, что его румянец в сумерках не бросается в глаза. Он хотел спросить, но не решился, почему она считает, будто он никогда не знал женщин. – Лауга, это моя плоть оказалась слаба, я не устоял перед… перед вами. Вам, наверное, одиноко живется без мужа?
Она повела плечом, и от одного движения у Магнуса снова загорелось нутро. Он не ведал прежде женской ласки. Страсть отца залезть под юбку каждой батрачке была для него отвратительна. Стало противно от одной мысли, что он уподобился своему родителю, будучи при сане, в доме вдовы. Любые попытки оправдать себя даже в собственной голове звучали жалко. Нет оправдания блуду, и если поступок Лауги, едва узнавшей тепло человеческих объятий, был понятен и простителен, то он, Магнус, таких поблажек не заслуживал.
– Мы были с ним не так уж хорошо знакомы, – о своем прошлом Лауга рассказывала легко и без надрыва. – О свадьбе сговаривался отец, я до того и не видела жениха. Но он был, кажется, неплохим человеком. Жаль, мы не узнали друг друга получше.
– А у вашей сестры был удачный брак? – осторожно поинтересовался Магнус. Если он и мог сейчас что-нибудь сделать для вдовы, так это попытаться защитить ее родственницу от возможных напастей.
Лауга долго молчала, раздумывая, отвечать ли на этот вопрос.
– Когда Корт и Сигрид поженились, – произнесла она наконец, – сестра почти сразу понесла. Это было восемь лет назад, и с тех пор она рожала каждый год. Бывало, я слышала от нее: «Хоть бы в этот раз выкинуть!». Утомительное это дело, я так думаю… Как появлялся маленький, Корт знай себе шутил, что немедленно сделает следующего. Ух, они с Сигрид ругались, когда она не допускала его до себя! – Лауга сделала паузу, но ее следующие слова как будто никак не вязались с предыдущей историей. – Корт бывал у Гюнны Энундардоттир чаще, чем у других арендаторов, преподобный. Помню, временами чуть не каждую неделю к ней ездил. Не иначе как проверить ее худой огородик.
– Вы хотите сказать… – Магнус нахмурился.
– …Что, быть может, у Гюнны больше причин вернуться с того света, чем мы думаем.
* * *
Остаток ночи Магнус провел тревожно. Из соседнего дома еще долго доносилось пьяное пение и грохот, как будто гости решили разнести всю бадстову. Он спал чутко, вполглаза, прислушиваясь, не нужна ли Сигрид помощь, но женских голосов так и не услышал. Лишь под утро бдящие угомонились и стали расходиться.
Рядом лежал, завернувшись в собственный плащ, Эрик. Спал он как мертвый, не шелохнувшись и не всхрапнув. У Магнуса получилось уснуть только под утро, когда он услышал ровное дыхание Лауги с кровати. Его по-прежнему грыз стыд за все, что он сделал, поэтому Магнус лежал и молился, пока голова окончательно не затуманилась.
Проснулся он в одиночестве, и это его обеспокоило. В бадстове было натоплено. В котелках над очагом оставалось немного рыбьего супа и теплой воды, но Лауга и Эйрик куда-то запропастились. Магнусу внезапно пришло в голову, что его компаньон мог слышать что-то из ночной возни. От этой догадки его бросило в холодный пот. Эйрик был достаточно прямолинеен, чтобы в глаза высказать Магнусу все, что думал о его грехопадении.
