Правда, она вовсе не хотела причинить ему вред.
Она просто думала, будто все предусмотрела.
* * *
На четвертый день дурман в голове Паудля немного отступил. Неясно, было ли то действие отваров и заклятий или ослабело действие чар, наложенных капитаном, но наутро, когда Диса, как обычно, принесла ему немного скира и сушеной рыбы, Паудль поприветствовал ее почти разумно. Его глаза покраснели и сильно слезились, и молодой человек жаловался, что видит все нечетко. С трудом, отвлекаясь и путаясь в словах, он рассказал Дисе о произошедшем на корабле. Внимательно выслушав его, девушка помолчала, давая ему возможность осыпать ее проклятиями и бранью за то, что втянула его в это. Но Паудль просто вернулся к своему печальному оцепенению. Несколько часов она билась, пытаясь заставить его нарисовать увиденные в книге знаки, но все без толку.
Потребовался еще один день, прежде чем Паудль снова заговорил. Сил у него осталось так мало, что он даже есть не мог, и просил лишь доставить его в Вохсоус, к брату. Возвращаться к матери в таком состоянии он не желал: хоть та и была сильная женщина, но зрелище безумного, почти ослепшего сына просто убило бы ее.
Без лишних вопросов Диса оседлала его и свою лошадь и помогла Паудлю забраться в седло. Он сидел, как куль с мукой, кое-как держась за поводья, так что ей пришлось привязать к недоуздку его лошади веревку, чтобы не дать ей сбиться с пути. Сольвейг застала их за сборами.
– Зачем ты везешь его к брату? – прошипела она, отведя Дису в сторону. – Что ты ему скажешь?
– Что Паудля разбил удар. Или что голландцы навели на него порчу. Придумаю что-нибудь. В пути мы проведем целый день, может, удастся его разговорить. Не вечно же ему торчать в фактории – это и внимание может привлечь.
– А если твой собственный брат спросит, где ты?
Диса поставила ногу в стремя и села верхом, подобрав юбки так коротко, что стали видны ее полосатые чулки.
– Не спросит, – уверенно ответила она.
Сольвейг противилась затее Дисы как могла, но отговаривать девушку было все равно, что разубеждать лисицу съесть жирную мышь или тюленя – полакомиться рыбой.
Путь до Вохсоуса был недолгий и лежал вдоль побережья. От неспешной езды Паудль задремал прямо в седле. Морской бриз обдувал его лицо и облегчал муки. Его веки опухли, и глаза открывались с трудом. Несколько раз молодой человек чуть не сползал на землю и каждый раз чудом хватался за луку в последний момент. Однажды он признался Дисе, что во сне его мучают кошмары, но отказался описывать, что именно видел.
В конце концов Диса оставила попытки его разговорить. Они переехали по мосту небольшой перешеек через Эльвюсау, как раз в том месте, где река впадает в море, и двинулись дальше на запад. Однообразный пейзаж наводил скуку, и только перекаты воды разнообразили его и помогали скоротать долгие часы верхом. Один раз Диса ненадолго устроила привал, чтобы облегчиться и перекусить, и снова тронулась в путь, радуясь, что их путешествие выпало на время белых ночей, когда солнце за весь день ни разу не заходит за горизонт.
К вечеру они проехали мимо церкви Стрёнда, где служил преподобный Эйрик. Церковь была неплохо отремонтирована: торф, которым латали стены, был совсем свежий, в зеленой кровле не зияло ни единой дыры. Каменная ограда вокруг церковного двора нигде не обвалилась и не осыпалась, а сложенные неподалеку куски дерна намекали на то, что, возможно, церковь ждет пристройка. Отсюда до дома пастора оставалось всего ничего. Они двинулись по пустоши, поросшей вереском, в сторону озера Хлидарватн. Диса чувствовала себя неуютно, удаляясь от морского берега. Она не любила путешествовать в глубь страны и не доверяла суше.
Домик преподобного Эйрика стоял у кромки озера. Вода в это время года была такая прозрачная, что на дне виднелись круглые серые камешки, расцвеченные бликами. Береговая линия была изрезана мелкими бухточками и заливами, вдали из воды выступали крошечные островки суши с одинокими деревцами. Хутор преподобного Эйрика прятался в одной из бухт. Маленький домик с зеленой крышей был чуть выше обычного – вероятно, строитель для удобства приделал сверху чердак.
Сама не зная почему, Диса ожидала обнаружить священника облаченным во все черное, в шляпе и с псалтырем в руках. Она рассчитывала, что он откроет им дверь, грозный и хмурый, как преподобный Свейнн, и взглянет из-под нависших бровей с холодным осуждением. Канонику ведь полагается напоминать прихожанам об адских муках, которые ждут их после смерти, если они не будут следовать божьим заветам. Но Диса им не следовала, а мысль об аде в последнее время вызывала у нее странное, нездоровое возбуждение. Думая о пекле, напоминающем жерло вулкана, она не могла не прикидывать в голове, сколько удивительных диковинок может прятаться в обители Сатаны.
Вот почему девушка была слегка разочарована, обнаружив преподобного Эйрика на делянке, в простой рубахе и старых ботинках. Он копался в огороде, рыхля землю вокруг кустиков тимьяна и любистка и насвистывая себе под нос. Пастор оказался куда моложе, чем Диса могла подумать, – должно быть, около тридцати. Непокорные волосы порыжели на солнце, а загоревшее лицо имело такое выражение, словно преподобный Эйрик ждал услышать отличную шутку, чтобы всласть над ней посмеяться. Такие лица бывают у людей, которые знают больше, чем говорят, при том, что поговорить они любят.
Диса не знала, как окликнуть его, поэтому остановила лошадей чуть в стороне от ограды и помогла Паудлю спешиться. За время пути отек чуть спал с глаз, но солнце так раздражало их, что Паудль продолжал щуриться и отворачиваться от света, прикрывая лицо рукой.
– Вам лучше? – спросила Диса.
Всю дорогу она пыталась придумать, что сказать преподобному Эйрику о плачевном состоянии его брата. Одна за другой истории разваливались, не успевая сложиться, пока в конце концов Диса не решила, что выберет одну, когда увидит, с кем ей предстоит иметь дело. Врать стоило как можно меньше: хорошая ложь всегда должна быть окружена правдой, как те самые островки суши – озерной водой.
– Не думаю, йомфру, – с третьего раза сумел ответить Паудль. Он ежился, как от холода, хотя летнее солнце баловало их теплом.
Преподобный Эйрик наконец заметил путников. Сначала Паудля – и на лице его расцвела рассеянная, но радостная улыбка. Такие улыбки полностью меняют человека. Диса подумала и улыбнулась ему в ответ, откинув с лица волосы. Эйрик был выше Паудля и словно гибче его. Он направился к ним и чем ближе подходил, тем быстрее меркла улыбка. Когда он наконец оказался рядом, это был совершенно другой человек. Эйрик весь напрягся и подобрался. С сосредоточенностью лекаря он осмотрел воспаленные глаза брата, его безучастное лицо и, взяв Паудля за плечи, кивнул в сторону приоткрытой двери.
– Идемте в дом, йомфру.
* * *
Диса почему-то ожидала, что в доме священника будет чисто и уютно, но внутри царил такой хаос, словно там взорвался вулкан. Вот только лавой служили всевозможные обрывки бумаги, обрезки кожи, обломки перьев и пучки трав. На одном из клочков пергамента она заметила незнакомый гальдрастав. Значит, каноник не так уж праведен? Впрочем, чего тут удивляться – в этой стране что ни пастор, то колдун, как любила пошутить Тоура.
