Играли здесь не ради выгоды, а просто чтобы скоротать время. Денег ни у кого не водилось, и ставкой служили куски хлеба. Диса играла не хуже и не лучше матросов, оттого и принимали ее благодушно. Компания отвлекала ее от Эйрика, но не до конца. Возвращаясь поздней ночью и укладываясь рядом с преподобным на палубе под одеялом, которым ее снабдили юнги, Диса подолгу слушала его размеренное дыхание, гадая, о чем он думает. Однажды она не выдержала:
– Долго еще вы будете на меня злиться?
Ночь была лунной, теплее обычного, и сон не шел. Она подложила под голову сложенный в несколько раз плащ и рассматривала знакомые созвездия. Повернув голову, увидела, что пастор тоже не спит. Луна выбелила его лицо до неузнаваемости, и на один короткий миг Дисе показалось, что она лежит рядом с покойником.
– Я на вас давно не злюсь, дитя мое. – Голос Эйрика звучал отстраненно, словно доносился из толщи воды. – Вы поступили безрассудно и совершенно не подумали о благе ближнего, но кто же задается такими вопросами в семнадцать лет? Сам я в вашем возрасте подверг опасности двух своих лучших друзей, лишь бы добыть колдовскую книгу. Хотел бы я сказать, что есть в этих гримуарах что-то, что отбирает у нас нашу христианскую добродетель, но ведь мы сами отбрасываем ее быстрее, чем успеваем воспользоваться…
– Если вы на меня не злитесь, то почему ни слова не проронили за всю дорогу? Для человека, который успокаивается, лишь когда слышит свой голос, это, должно быть, тяжкое испытание.
– Я пытался утешить вас Словом Божьим, дитя мое, но вас тошнило. А потом вы быстро нашли себе другую компанию.
Ей показалось, что в его голосе проскользнул оттенок ревности. Обозлился, что она оставила его одного? Не надо было тогда молчать! Рядом с Эйриком Диса все время ощущала смятение: ей было жарко от злости, порой не хватало воздуха от его насмешек, но что он чувствует в ответ, она никак не могла разгадать. Вот и сейчас он говорил с ней запросто, как будто не помнил, из-за кого его родной брат подпал под действие проклятия. Диса перевернулась на бок, приподнявшись на локте, и спросила:
– Раз уж мы снова начали разговаривать, не расскажете о черной школе? Что нас там ждет?
Эйрик уже понял, что уснуть не удастся, и сел, прислонившись спиной к мачте. Над их головами шумели, вздуваясь, паруса. Шелестело море. Команда спала – по всей видимости, луна отняла сон только у двоих исландцев, остальные преспокойно устроились в трюме и храпели, раскачиваясь в своих гамаках.
– Я и сам знаю не так уж много…
– Ух ты! – восхитилась Диса. – Трудно же вам было в этом признаться, преподобный.
Он коротко засмеялся, но видно было, что ее замечание его не развеселило.
– Говорят, в черной школе учатся только исландцы, среди коих немало священников. Школа находится под землей. Там нет ни единого окна, и ее обитатели надолго забывают солнечный свет. В школе можно заполучить любую книгу, просто пожелав ее, а если ответа на твой вопрос нет на бумаге, он тут же появится прямо на стене. Учиться там полагается три года, по истечении которых на Рождество ученики бросают жребий, чтобы определить, кто будет выходить из двери последним. Говорят, последнего хватает дьявол и утаскивает к себе. Вот и все.
Диса помолчала, надеясь, что Эйрик скажет еще что-нибудь, но его знания, по всей видимости, уже закончились.
– У меня два вопроса, – наконец заметила она, чем вызвала у пастора улыбку.
– Даже не сомневаюсь, дитя мое.
– Первый: с чего бы школе, где учатся одни исландцы, находиться так далеко? Не проще было бы выкопать землянку где-нибудь поближе? Не верится мне в эти байки!
Подумав, Эйрик кивнул:
– Справедливо. А второй?
– Зачем нечистому хватать кого-то по окончании обучения? – Пальцем она нарисовала на одеяле рожицу с рогами и зубастой улыбкой. – Что-то не вяжется, преподобный. Если бы ему так нужны были жертвы, есть способы и попроще. Скажем, мог бы сожрать кого-нибудь из учеников в любой день года. Что за традиция дожидаться определенной даты? Разве Сатане не все равно?
– Вероятно, – после короткой паузы предположил Эйрик, – дьявол выбирает только тех, чья душа наверняка омрачена грехом. А кто лучше подойдет для этого, как не выпускники колдовской школы?
Диса презрительно фыркнула:
– Паписты, воры, блудницы… Мог бы схватить любого и не ошибся бы!
Пастор засмеялся – наконец-то открыто и от души. Ветер подхватил его смех и швырнул в море.
– А вы рубите сплеча, моя дорогая!
– Я здраво смотрю на вещи, – возразила она, но настроение почему-то испортилось.
Луну затянуло облаками, и теперь она казалась надкусанной с разных концов, как сыр. Диса легла на палубу, с головой укрывшись одеялом, чтобы не видеть больше ни одной звезды, чей свет так раздражал глаза. Она боялась спать, потому что на море часто приходили кошмары, связанные со смертью Гисли. Она не видела воочию, как его тело относит волнами от берега – туда, где его предсмертные стоны потревожат покой лишь чаек да рыб. В это самое время она неслась со всех ног к дому пастора Свейнна, под крыло сердобольной Тоуры. Но, может, именно потому, что она этого не видела, эта картина так часто приходила ей во сне, что Диса почти поверила, будто была всему свидетельницей.
Под одеялом она дотянулась до голенища своего сапога и ощупала твердую костяную рукоятку. На следующий день после убийства, придя на берег, она отыскала среди песка и гальки нож, которым был убит Гисли, и с тех пор всегда носила его с собой. Прохлада лезвия успокаивала ее. Иногда, оставшись одна, Диса доставала нож и рассматривала, снова и снова поражаясь тому, как такая небольшая нелепая вещица может легко отнять чью-то жизнь.
Преподобный Эйрик думает, что она всего лишь взбалмошная девица, которая ради своего любопытства рискнула человеческой жизнью. Но он даже не догадывается, как много неприятных открытий могло бы преподнести ему ее прошлое…
Гамбург
Гамбург встретил их солнцем и низко нависшими свинцовыми тучами. Стояла та удивительная погода, когда небеса обещают дождь и бурю, но город сверкает в закатных лучах, как начищенная монета. Сойдя по трапу, они тут же попали в толпу. Диса еще никогда не видела столько народу в одном месте, даже в церкви на рождественской мессе.
Город поражал своим размахом, оглушал и ослеплял. Устремлялись ввысь, прокалывая облака, острые шпили церквей. Покачивались на волнах корабли самых разных размеров: от величественных галеонов до утлых суденышек, груженных всяким барахлом. По вымощенным камнем дорогам шли громадные лошади – под стать самому городу, построенному словно для великанов. Дома вырастали из земли на два, а то и на три этажа, выстроившись в ряд, точно богатые господа в красных шляпах. Окна на выбеленных фасадах отливали слюдяным блеском, такие прозрачные, будто сделаны были из озерной воды. Диса вообразить себе не могла, как светло должно быть в бессчетных комнатах этих домов. Сколько там живет народу? Три дюжины? Четыре?
