Из открытого окна доносился грохот колес проезжающих мимо карет и заливистый детский смех. Демон не спеша пил пиво, давая возможность хорошенько рассмотреть себя. В его внешности, кроме длинных пальцев и необычной бледности, пожалуй, не было ничего особенного – ничего по-настоящему демонического, что выдавало бы в нем прислужника Сатаны. Эйрик присел напротив и терпеливо ждал, пока Ауэрхан изложит дело, с которым явился. Демон достал из кармана платок – не такой парадный, как у Кристофа, без вышивки и кружев – и промокнул им рот.
– Мне кажется, я должен объясниться, – сказал он. – Вчера мой господин был расстроен, и я бы хотел назвать причину.
– Вам не обязательно извиняться за вашего хозяина, мой друг.
– Я не ваш друг, преподобный. – Улыбка Ауэрхана была под стать его манерам – резкая и жесткая. – Вы меня неверно поняли. Я бы не стал извиняться за моего господина, даже пожелай он украсить вашими кишками свою уборную. Кристоф – особенный человек, сумевший за сотню лет, что мы провели вместе, заслужить мое уважение. Вчера вы пробудили в нем одно воспоминание – болезненное, но дорогое его сердцу. Возможно, именно поэтому ваши внутренности все еще при вас. Когда-то доктор Фауст таким же образом призвал князя всех князей и заключил с ним сделку…
– Герр Вагнер был в теплых отношениях со своим патроном? – уточнил пастор. Слова он подбирал аккуратно, чего обычно Диса за ним не наблюдала. Часто порывистый в суждениях и скорый на ответ, в этот раз Эйрик говорил, точно ступая по тонкому льду.
Ауэрхан глотнул пива и кивнул:
– Между ними была особая связь…
Демон говорил долго. За это время Диса дважды наполняла его кружку пивом, и на мгновение ей даже показалось, что Ауэрхан питает к ним какое-то особое расположение.
Выяснилось, что Кристоф не принадлежал к знатному роду. Он появился на свет шестым ребенком в семье шорника и белошвейки. Ремесло ему никогда не давалось, и когда подвернулась возможность поступить на службу к профессору теологии, доктору Фаусту, Кристоф не медлил ни секунды. Так он стал его слугой и ассистентом – фамулусом. Когда же мальчик узнал, чем на самом деле, кроме богословия и медицины, интересуется его патрон, его преданность наставнику не ослабела, а лишь окрепла. Иоганн тоже привязался к юноше. Хотя тот был всего лишь слугой, доктор Фауст нередко во время многочисленных путешествий выдавал Кристофа за своего сына. (Диса чувствовала, что Ауэрхан чего-то не договаривает, но не стала перебивать.) Кристоф же не отговаривал своего патрона от договора с врагом рода человеческого, до последнего надеясь, что в самом конце им удастся оставить дьявола с носом. На этом месте Ауэрхан улыбнулся, хотя и невесело:
– Не они первые, не они последние допускают такую ошибку. Да и срок в двадцать четыре года, отведенный доктору, казался таким долгим…
В последний отпущенный ему год доктор завещал Кристофу все свое состояние: дом с садом недалеко от городской стены, крестьянские земли, золотые украшения и серебряную посуду. По словам демона, когда настала пора платить по счетам, никто – ни Кристоф, ни сам Фауст – не ожидали, что конец будет так ужасен. Перед смертью доктор созвал всех своих друзей, чтобы устроить такой кутеж, какого прежде не знала страна. Под утро он отправился спать в одиночестве и настоял, чтобы никто его не сопровождал. Даже не позволил Кристофу снять с него сапоги и переодеть.
К полудню, когда все проснулись, фамулус первым делом отправился к своему господину. Зрелище, которое предстало его глазам, было ужасно: все стены были забрызганы кровью, мозг прилип к потолку, а от головы только и осталось, что клок волос и зубы, рассыпанные по полу.
– Тогда же демон, сопровождавший доктора, покинул его, а я приступил к своей службе у Кристофа, – продолжил Ауэрхан. – Мой господин всегда был чрезвычайно деятельным: восстановил черную школу и собрал по всему миру ценнейшие рукописи, которые невежды хранили на чердаках и сеновалах. Он всегда верил, что сможет вернуть своего учителя. Вот почему вчера, когда вы явились в Шпессерский лес, он подумал, что это сам доктор решил вернуться со всей торжественностью…
– А это были всего лишь двое исландцев, – закончил за него Эйрик.
Ауэрхан отставил кружку с остатками пива и взглянул в лицо священнику.
– Быть может, и не «всего лишь», преподобный. Когда столько лет занимаешься магией, поневоле начнешь обращать внимание на знаки. Срок договора моего господина подходит к концу. Через три года настанет пора и ему возвращать свой долг. До этого момента он хочет бросить все силы на то, чтобы воскресить своего патрона. Тому, кто поможет ему в этом деле, он не просто позволит учиться в своей школе, а отдаст ее целиком, даже если вы пожелаете спалить здание дотла вместе с учениками.
Демон поднялся, и показался Дисе еще выше, чем вчера. Его макушка почти задевала потолок, и Эйрик, провожавший его до двери, рядом с Ауэрханом казался ребенком или карликом.
Стоило демону покинуть их комнату, Диса развернулась к Эйрику так резко, что с ее головы слетела шапка, и две тугие, давно не мытые косы упали на плечи, как веревки.
– Я знаю, что делать! – выкрикнула она.
* * *
Каменную въездную арку Лейкореи венчал барельеф с изображением толстого младенца с непропорционально длинными ногами, прижимающего к себе человеческий череп. Диси замерла перед ним, рассматривая зеленеющие от плесени буквы: «Hodie mihi cras tibi». Девушка несколько раз прочла слова вслух, букву за буквой, чтобы позже спросить у преподобного, что прячется за таинственным приветствием – ее знаний латыни не хватало, чтобы понять.
Внутренний двор университета, спрятанный между двумя имбирного цвета домами по Коллегиенштрассе, показался Дисе тесноватым. Со всех сторон его сжимали высокие здания, состоявшие из трех этажей и мансарды, спрятанной под черепичной крышей. Устремлялись вверх дымовые трубы, часть окон была распахнута, чтобы разогнать духоту учебных комнат. По садику в центре двора гулял прохладный ветерок, в фонтане плескались, чистя перья, голуби. Время уже близилось к закату, и студенты, беззаботные парни чуть старше самой Дисы, покидали Лейкорею, явно направляясь в трактир пропустить по чарке-другой вина в приятной компании. Они раздражали девушку своими холеными лицами, высокомерными ухмылочками и ужимками богатеев. На слугу, что развязной походкой зашел во двор и уселся прямо на ступени крыльца, они даже не обратили внимания. Тот был для них невидимкой, в точности как трактирщики, подающие им пиво, молочники, привозящие молоко к их порогу, прачки, обстирывающие их, и проститутки, раздвигающие перед ними ноги. И все же, стоило студентам уйти, оставив Дису в одиночестве, ей немедленно захотелось, чтобы они вернулись и наполнили вечер смехом и разговорами на непонятном ей языке. Ожидание было мучительным.
Как отыскать Кристофа Вагнера, они с Эйриком понятия не имели. Но во время прошлой их встречи ректор оговорился, что черная школа ныне присоединена к университету Лейкореи. Стало быть, и искать ее нужно было где-то рядом. Теплый вечер с ярким закатом уже перетек в прохладную сырую ночь, и последние люди покидали здание. Гасли, тускнея, окна, когда по ту сторону стекла задували одну свечу за другой. Луна плескалась в воде фонтана. Дису начало клонить в сон, и ей пришлось встать и расхаживать по внутреннему дворику туда-сюда, чтобы не уснуть. Сколько предстояло ждать и увенчается ли успехом ее предприятие, она не знала.
