– Хочу сказать, что однажды Рагнхильд попросит тебя о помощи.
– Я сама это знаю, но ума не приложу, что тут можно сделать. А ты? Ты же колдун, да поученее меня!
– Могу поговорить с твоим братом.
– Он не станет тебя слушать.
– Меня – станет, – весомо возразил Эйрик.
Диса задумалась над его предложением, но в конце концов покачала головой.
– Сделаешь только хуже. Не бери в голову. Это же не беглый преступник в кандалах, а какая-то баба. Да, преподобный?
Она знала, что несправедлива к мужу, а сварливостью оправдывает собственное бездействие, которое мучило и изводило ее с каждым днем все сильнее. Диса упрямо повторяла себе, что ничем не может помочь, и лишь делала все возможное, чтобы невестка скорее понесла: поила ее отварами и читала заклинания, которым когда-то обучила Тоура. Но все было впустую. Под руководством Эйрика пасторша изготовила став с особой вязью, который должен был помочь Рагнхильд забеременеть, но и тот оказался бесполезен.
Странно было, что, впустив в этот мир столько детей, она не могла ни сама затяжелеть, ни помочь зачать другой женщине… Месяц шел за месяцем, но ничего не менялось. Снова и снова приходила кровь к Дисе и Рагнхильд. Темнели ночи, отступало лето, подошел к концу сенокос. В хозяйстве Эйрика и Дисы все оставалось без перемен.
Как-то раз, возвращаясь с хутора Браттсхольт, где она принимала третьи роды у жены бонда, Диса заглянула в Стоксейри. Рагнхильд, как всегда, встретила ее приветливо, но на свет выходить не стала. Так и сидела в сумерках бадстовы, пряча лицо.
– Я все равно увижу, – предупредила Диса – и увидела. Уже побледневший до желтизны синяк тянулся от виска до самой челюсти. Рагнхильд прикрывала его волосами и отворачивалась, но Диса знала, куда смотреть. Она не раз видела мужские метки на женских телах: доставалось женам, дочерям и батрачкам… Диса знала, что женщина может пойти в суд и подать на развод, но повод должен быть весомым. Вот если бы Бьёрн не кормил Рагнхильд или отказывался ложиться с ней как с женой, можно было бы воззвать к милосердию судей. Но даже получи она развод, куда идти бедняжке? Возвращаться в отчий дом к четырем или пяти сестрам? Повитуха молча достала из сумки мазь и осторожно нанесла на синяк. Больше она ничего сделать не могла.
В бадстове было жарко натоплено, но сквозняки гуляли по полу и пробирались под одежду, вызывая дрожь. От Дисы не укрылось, что Рагнхильд морщится, когда встает или садится. В конце концов невестка уселась подле гостьи и позволила той сделать свою работу. Она смотрела на огонь в очаге, сцепив руки перед собой так сильно, что костяшки побелели.
– «Жены, повинуйтесь мужьям своим, как прилично в Господе»… Так ведь сказано, Диса?
– «Мужья, любите своих жен и не будьте к ним суровы», – напомнила та.
– Мне не нужно, чтобы Бьёрн меня любил. Будет довольно, если он перестанет меня ненавидеть!
Сказав это, Рагнхильд расплакалась, уткнувшись лицом в свои колени и смазав все лекарство с синяка. Диса сидела рядом, злая и растерянная. Она попыталась представить себе, как поступила бы, ударь ее Эйрик. Наверное, съездила бы ему в ответ. Схватила бы первую подвернувшуюся под руку оглоблю и огрела обидчика по хребту так, что оглобля бы переломилась надвое. Диса никогда не боялась боли, ни разу не сбегала от драки и не задумывалась о последствиях. Даже если бы муж после этого отколотил ее до полусмерти, она бы не отступила. Привыкшая жить в сильном крепком теле, Диса знала, что может постоять за себя.
Рагнхильд – другое дело. У Дисы получилось бы лишить Бьёрна мужской силы, чтобы пользы от его отростка было не больше, чем от сухого лукового стручка. Вот только станет ли он от этого добрее к жене? Она могла бы даже сделать так, чтобы обе руки брата отсохли и повисли плетьми и он больше никогда ни на кого не сумел бы поднять кулак. Но тогда он не сможет работать и, чего доброго, обвинит жену, что та наслала на него порчу. Что бы она ни придумывала, все было без толку. Любое средство могло помочь только на время, как мазь от синяков, которая вернет коже цвет, но не спасет от новых побоев. Трава Браны тоже скорее ухудшит дело, чем поправит. Бьёрн возьмет Рагнхильд, но чем это для нее закончится… Уж если Эйрик, который в жизни не причинил вреда ни одной женщине, повел себя как животное, чего ждать от братца?
– Ну, будет, хватит влагу разводить. – Вот и все, чем могла Диса утешить невестку.
* * *
Чем хуже обстояли дела в родной деревне, тем радостнее было возвращаться в Вохсоус. Но, подъезжая к дому, она застала удивительную картину. Муж ее Эйрик стоял на пороге дома, подпирая стену и скрестив руки на груди. Вид у него был высокомерный, а улыбка кривилась на одну сторону. В нескольких шагах от него переминалась с ноги на ногу старуха. Годы и голод тянули нищенку к земле. Торчащая из-под лохмотьев маленькая ручка напоминала птичью лапку. Шалью, вырезанной из старых проеденных молью одеял, бродяжка закрывала голову и прятала раздутое от проказы лицо – обычное дело для их краев.
Но, кроме Эйрика и старухи, на туне перед хутором были еще двое. Юноши примерного одного с Дисой возраста, светловолосые, с едва наметившейся бородой, были похожи друг на друга, как лис на собаку. Сходство было достаточно сильное, чтобы признать их кровное родство, но при этом не перепутать даже в сумерках.
Братья были хорошо одеты и при ладных конях. Расположились они в точности как давешние пастушки. Один из молодых людей – тот, что постройнее и повихрастее, – сидел верхом, придерживая коня за уздечку, а второй, пухлый и коренастый, уже спешился. Его конь чавкал и капал слюной, хотел пить, и парень искал взглядом, у кого бы попросить воды. Странно, подумала Диса, обычно Арни всегда заботился в первую очередь о животных, а уж потом о людях, но в этот раз даже за дверь не вышел. Опять, что ли, суставы…
– Что тут за столпотворение? – На гостей ее голос производил всегда одинаковое впечатление: даже самые отчаянные смельчаки втягивали головы в плечи.
Тот, что был пешим, рассыпался перед ней в извинениях.
– Мое имя Сигюрд, госпожа, а это мой брат Йоун. Мы приехали из Кьоусарсислы.
– А у твоего брата что, языка нет?
Ей не понравилось, что один из приезжих разоряется, а второй высокомерно помалкивает. Тут еще старуха принялась бормотать что-то себе под нос. Не обращая никакого внимания на нищенку, Йоун ловко спрыгнул на землю. Из-под его башмаков взметнулась пыль, а овцы настороженно подняли головы. Вблизи он оказался на редкость статен и хорош собой, чем разозлил Дису еще больше.
– Я приехал к преподобному Эйрику, – заявил он, и брат его смущенно отступил. Сразу было видно, кто ходит у отца в любимчиках.
– Вот он я, – подал голос пастор, не меняя положения. – Какая помощь тебе нужна, дитя мое? По мне, так Бог и без того щедро тебя наградил. Ума не приложу, чем я могу быть полезен.
– Все не так, преподобный. Все, что у меня есть, – это не Божья награда, а мой тяжкий труд. С детства я обучался грамоте, любил читать, упражнялся в глиме, охотился и плавал, чтобы тело мое закалилось и окрепло, как разум…
