А если потребуются какие-то еще конституционные законы, то их можно принять, основываясь на положениях 76-й статьи Конституции, в которой указано, что по «предметам вéдения» Российской Федерации (то есть по вопросам, входящим в федеральную компетенцию) принимаются не только федеральные, но и федеральные конституционные законы. То есть список проблем «конституционного уровня», который можно урегулировать конституционным законом, совершенно не ограничивается тем перечнем, что прямо поименован в Конституции.
Так что если жизнь подбросила нам какую-то новую задачку, если что-то не решается, то сначала надо попробовать написать конституционный закон. Зачем сразу поправку? Все равно ведь без закона эта поправка не заработает!
И тем более — зачем сразу новую Конституцию? Не надо. Воспользуйтесь существующим механизмом.
А второй институт, помогающий сохранить жизнеспособность Конституции, это — Конституционный суд.
Я всегда считал и считаю, что у нашей Конституции должен быть свой ангел-хранитель. Это моя формула, моя идея, и я на ней настаивал. Этот ангел-хранитель — Конституционный суд. И его существование является очень принципиальным моментом. Представьте себе, что мы взяли бы и объединили Конституционный суд с судом Верховным. Что из этого получится? Только то, что в таком случае можно просто взять и выбросить Конституцию на помойку. Потому что она не будет работать.
Наш Конституционный суд может отменить любой указ президента, любой закон парламента, любой акт любого уровня власти — региональной, муниципальной и так далее. Конституционный суд может толковать Конституцию, то есть, не являясь законодателем, дать такое разъяснение смысла и статей Конституции, что в итоге появляется новый закон, новая конституционная материя. Получается, что полномочия у этого института колоссальные. И ответственность, кстати, тоже. Ведь решение Конституционного суда обязательно и обжалованию не подлежит: нравится оно кому-то или не нравится, но это — последнее слово.
У исследователей конституционализма есть одно очень трудновыговариваемое понятие, но я просто обязан его тут упомянуть, потому что наша голова так устроена — если нечто трудно произносится, то легко запоминается. Понятие это — контрмажоритарный институт. Суть в том, что демократию иногда нужно защищать от нее самой. При демократии решения принимаются большинством — парламентом, который представляет все население страны, референдумом, который сам — воплощенное большинство и так далее. Но не факт, что принятые решения всегда являются полезными человеку, обществу и государству только потому, что за них проголосовало большинство.
На такой случай у демократического государства должна быть «холодная голова», которая способна выступить против позиции большинства. И не просто выступить, но законно отменить такое опасное решение.
Так вот, Конституционный суд и есть такой контрмажоритарный институт. Он у нас прописан в Конституции в стопроцентном виде.
И кстати, то, что мы именно Конституционному суду отдали такую большую власть ради защиты Конституции, это не просто наша фантазия, а еще и дань российским историческим традициям. Потому что мы — единственная в мире страна, в которой сам конституционализм имеет в своей исторической основе судебную власть. Весь мир, все цивилизованные страны шли от самодержавия к демократической республике через конституционную монархию. И как они это делали? Да очень просто: через парламент. Возьмем Великобританию, возьмем Францию, да любую европейскую страну — именно парламент становился инструментом преобразования государства.
А Россия снова пошла своим путем. Конституционная монархия в нашей стране началась со становления не парламента, а именно судебной ветви власти, которая возникла на сорок лет раньше законодательной. Когда император Александр II задумывал свою судебную реформу, которую впоследствии стали называть Великой, он вряд ли предвидел все ее последствия. В смутные времена он пытался сохранить самодержавие, откупившись «небольшим» элементом Конституции — введением относительно независимой судебной власти и суда присяжных.
А на самом деле это решение стало настоящей революцией, потому что в недрах абсолютизма был заложен один из краеугольных камней новой политической системы, основанной на принципе разделения властей. И то, что именно судебные органы намного опередили в своем развитии парламентские институты, было очень хорошо для России. Потому что идея справедливости, возможности суда правого, милостивого и равного для всех не просто овладела умами, но и была подтверждена на практике. А это уже создавало необходимую атмосферу, необходимые условия для перемен.
То есть с Судебной реформы 1864 года у нас начался конституционализм не в теории, а на практике, и были заложены основы будущего парламентаризма. И та же история почти зеркально повторилась в 1990-х годах, когда главным источником благоприятных правовых условий для становления новой российской государственности и экономики стал отнюдь не парламент, а Конституционный суд.
Так что наш Конституционный суд — это не придуманная Алексеевым и Шахраем случайная схема, а знание и учет российской исторической традиции, природы нашего общества и менталитета. А главное — наличие такого института нас уже не один раз за прошедшие годы спасало и, надеюсь, еще не один раз спасет.
Вспомнить хотя бы, как во времена кризиса неплатежей суд разъяснял законодателям, что нельзя обязанность платить налоги ставить выше обязанности выплачивать работникам вознаграждение за их труд, поскольку это — равновеликие конституционные ценности
[25]. Защищал права россиян, уехавших за границу, на получение пенсий
[26] и права чернобыльцев на получение полагающихся выплат. Конституционный суд неоднократно разрешал острые споры между регионами и федеральным центром, между парламентом и правительством. А в известном постановлении по «чеченскому делу» защитил право президента использовать все свои полномочия для защиты государственной целостности России
[27]. Конституционный суд — это уникальный орган. И я горжусь, что в свое время президент Ельцин именно мне поручил выступить перед депутатами с обоснованием закона о создании суда.
