Исходя из этой позиции, я создал в МГУ лабораторию, а потом и обучающую экспертную программу. А человек, которому политбюро ЦК КПСС поручило создать электронную систему голосования, — Анатолий Иванович Лукьянов — вскоре стал председателем Верховного Совета СССР. Он в свое время заканчивал юрфак МГУ и, конечно, числился у нас в почетных членах, появлялся иногда на кафедре, на каких-то больших факультетских мероприятиях. В общем, он узнал, что при кафедре государственного права и строительства уже не первый год работает лаборатория правовой информатики и кибернетики, и пригласил меня.
Так или иначе, была создана команда, куда вошли программисты и математики из Ленинграда во главе с Александром Евгеньевичем Коршуновым и я. Мне поручили написать юридическую часть алгоритма голосования на съезде. То есть специалисты-электронщики должны были определить, какая нужна техника, какое быстродействие, какой процессор, какая защита… А мне надо было сформулировать и поставить им задачу: с какой целью и как должно работать на съезде все это «железо» и программы.
Это как раз была моя работа — к тому времени я уже, что называется, собаку съел, занимаясь изучением организации работы парламентов в сложных, то есть федеративных, государствах, где есть две палаты со своими регламентами, система взаимодействия между ними, особенности движения документов в законодательном процессе и так далее. Это была моя профессия. И задача моя состояла в том, чтобы описать русским языком (не математическим), как проходит процесс голосования: по каким вопросам требуется тайное, по каким — открытое, как считать голоса: от общего списка или от участвовавших в голосовании, как проводить тестовое голосование, какова роль ведущего голосование. И так далее.
Немного забегая вперед, скажу, что, когда мы эту систему создали, я почти год сидел за спиной, точнее сбоку, с левой стороны Президиума Верховного Совета СССР (потому что рядом со мной сидел Александр Коршунов или кто-то из технарей, которые отвечали за то, чтобы система не сбоила) и следил за тем, чтобы был правильно выбран режим голосования с юридической точки зрения, с точки зрения Конституции и регламента.
А дальше… Дальше шла работа по созданию этого самого алгоритма. Как сейчас помню, нам выделили небольшое помещение на третьем этаже в здании, где была приемная Президиума Верховного Совета СССР и размещался его аппарат. Так вот, все поверхности в этой комнате покрывали огромные склеенные листы ватмана, на которых мы старательно отрисовывали наши схемы. Сама по себе это была страшно интересная работа.
В итоге система была создана. После чего у каждого делегата на столе появилось четыре кнопки: «за», «против», «воздержался» и «не голосовал». Но последняя кнопка оказалась не очень-то и нужна. Режим «не голосовал» фиксировался автоматически.
После первого же голосования оказалось, что эпохе «одобрямс», когда две тысячи человек дружно поднимали руки, а председательствующий говорил «Решение принято единогласно!», пришел конец. Почему? Да потому что благодаря электронной системе каждый голос перестал быть безымянным. Теперь вся страна практически мгновенно могла узнать, кто конкретно, как и за что либо против чего голосует.
Результаты голосования стали персональными, публичными и доступными общественности едва ли не в режиме реального времени. Мои ровесники помнят, как во время работы съезда каждый день в стране начинался с того, что в газетах публиковались, а в теленовостях показывались на весь экран таблицы, где напротив фамилий депутатов стояли голосования: «за» — плюс, «против» — минус, «не голосовал» или «воздержался» — нолик. И вся страна, все люди знали, какой вопрос накануне обсуждался и как конкретно проголосовал тот самый Иван Петрович, которому они отдали свой голос: за или против собственности на землю, за или против отмены всевластия КПСС…
Ведь заседания съездов транслировались в прямом эфире — по радио и телевидению. И можно было видеть прохожих, которые застывали перед витринами магазинов, торгующих телевизорами, потому что экраны «показывали съезд».
И тут депутаты осознали, что теперь они зависят не от указаний партии, а от своих избирателей. Потому что им рано или поздно придется ехать в свои округа, отчитываться перед избирателями о проделанной работе и объяснять, почему проголосовал не так, как люди хотели. В конце концов, ведь потом придется переизбираться, а это уже серьезно. И оказалось, что партийный билет в кармане — совсем не главный документ. Главное — это мнение тех, кто отдал тебе свой голос, чьи интересы ты представляешь.
И это при том, что среди депутатов подавляющее большинство были коммунисты. Тем не менее голосовали они не по указке партии, не в соответствии с партийной дисциплиной, а по совести — так, как от них ждали избиратели. Коммунисты проголосовали и за многопартийность, и за частную собственность, и за свободу мысли…
Именно поэтому я считаю, что самая элементарная, самая тривиальная электронная система голосования взяла и в одно мгновение поменяла политическую систему страны.
Разве нет?
Вся власть — блокчейну!
А теперь из прошлого — прямая параллель с днем сегодняшним.
По историческим меркам вчера мы легли спать в нормальном мире, а сегодня проснулись в тотально цифровом. Настолько стремительно новые технологии меняют всё вокруг, причем не только наш быт и привычки, но также институты государства и государственного управления. Мы просто этого не замечаем, увлеченные удобствами новых цифровых сервисов, красотой гаджетов и услужливостью ботов. Но давайте вынырнем на минуточку из ласкового цифрового океана, оглядимся и попробуем понять, как изменится в будущем, вернее, как меняется уже сегодня не только наша обычная жизнь, но все процессы в политике и управлении.
Как известно, в России количество интернет-пользователей по разным данным составляет почти 80% населения. То есть четыре пятых населения уже охвачены интернетом и соцсетями. Сегодня наша страна находится на восьмом месте в мире по проникновению интернета. А это значит, что цифровая трансформация политической системы уже происходит.
Каким образом?
Тема слишком обширная, поэтому изложу только несколько позиций, которые представляются мне важными. И первая из них — рост прямой демократии.
Мы все знаем, что в маленькой Швейцарии чуть ли не каждую неделю проходит референдум по любому вопросу, который затрагивает больше чем трех человек: поднять или снизить налоги, построить ли мост через речку, поставить ли новый светофор и так далее. А в нынешних условиях, когда повсюду интернет, так и вообще можно голосовать каждый день, не выходя из дому.
Нравится это кому-то или нет, но в данном случае мы видим реальное, прямое народовластие. К которому и нам надо стремиться. Мне постоянно возражают: сравнили — где маленькая Швейцария и где необъятная Россия. Там легко референдум организовать. А в России — от Москвы до самых до окраин — сложно, накладно, да и ни к чему. Люди сами голосовать по каждой мелочи не захотят.
Проводить референдумы у нас в стране — это очень дорогое удовольствие. Вот, к примеру, расходы на референдум 2020 года за поправки в Конституцию Центральная избирательная комиссия оценила примерно в 14 миллиардов рублей, а независимые аналитики говорят о 30 миллиардах. Если подумать, то это годовой бюджет целой республики, вроде Хакасии, Тывы или Ингушетии. Так что, когда примерно к 1996 году острота политического кризиса сошла на нет, референдумами у нас больше не «злоупотребляют».
