Так почему же эта тема вдруг выплыла через полгода?
Да потому, что в России начался левый реванш. Его носителем, идеологическим и организационным, стал аппарат российской компартии. Депутаты-коммунисты, господа Зюганов и Полозков, оценив настроения в обществе, связанные с распадом СССР, со сложной экономической ситуацией, с шоковым впечатлением от начатых реформ, подумали, что настало время вернуть власть. Они решили обвинить Ельцина в том, что тот своими указами «убил» КПСС, а значит — нарушил Конституцию СССР. Конечно, меньше всего коммунистов волновала реальная судьба партии. Просто своим демаршем они хотели подвести Ельцина под импичмент.
Нужно сказать, что настроения в обществе, переживающем трудные времена, качнулись в сторону оппозиции. Да и судьи Конституционного суда, которые все как один были членами КПСС, были настроены негативно — и к Ельцину, и к его указам. А посему для нашей стороны была очень велика вероятность дело в суде проиграть.
И вопрос стоял так: либо команда Ельцина защитит в Конституционном суде основные положения указов и Борис Николаевич сохранит свои позиции, либо дело будет проиграно в пух и прах, и это станет основанием для реального импичмента президента.
Коммунисты разработали довольно убедительный алгоритм: дескать, КПСС — это политическая организация, а раз Ельцин распустил политическую организацию, то тем самым он нарушил конституционные принципы многопартийности и все, какие только есть, демократические права и свободы. Следовательно, пора его отправить с позором в отставку как правителя, нарушившего Основной Закон собственной страны.
Я видел всю ситуацию, наверное, лучше, чем кто-то еще, потому что на тот момент как вице-премьер курировал силовые структуры — и госбезопасность, и МВД. У меня каждый день на столе были оперативные сводки, которые давали точную картину настроений и в регионах, и в элитных кругах, и коллеги-юристы рассказывали о настроениях среди судей Конституционного суда. Поэтому я четко понимал: чтобы не допустить импичмента, требуется выстроить абсолютно безукоризненную тактику защиты.
К суду мы готовились на знаменитой шестой даче в поселке Архангельском, где во времена перестройки академик Абалкин
, а затем Григорий Явлинский писали свои экономические программы.
Было много участников, было много эмоций. Я помню эти бессонные ночи, эти бесконечные поиски необходимой конструкции. Но надо отдать должное, президент Ельцин в этот раз не торопил, терпеливо ждал от меня решения. Только, помню, сказал: «Сергей Михайлович, думайте хорошенько. Очень нужны ваши мозги». Думал я, думал, а в результате пришло озарение, которое качнуло в нашу пользу всю ситуацию. Я решил, что нам ни в коем случае не надо судить идеологию.
Но в первый момент меня вообще никто не понял. Потому что кипели страсти, и горячие головы уверяли президента, что в суде нам надо не защищаться, а нападать. Все в один голос требовали превратить процесс в Нюрнбергский трибунал над коммунистической идеологией, над носителями этой идеологии, над Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Берией и всей историей партии. И соответственно, по итогам суда хотели ввести люстрацию, запрет на занятие государственных должностей для коммунистов и так далее. В общем, надеялись раз и навсегда вычистить страну от «метастазов коммунизма», а попутно убрать компартию и коммунистов с политической шахматной доски. Так что я со своим подходом оказался в жутком меньшинстве. Из тех, кто вместе со мной начал работать сначала над концепцией, а потом и над текстами наших выступлений для процесса, можно назвать только Андрея Макарова
и Михаила Федотова
. Это люди, которые слышали голос разума. Даже Бурбулис до последнего момента стоял на очень жесткой идеологической и антикоммунистической позиции и со мной никак не соглашался.
Может, кто-то из моих коллег прочитает эти строки и скажет: «Вот кто не дал добить КПСС!» Ну, пусть будет так. Но надо понимать, что ситуация в стране на тот момент была такая, что добили бы мы в этом случае не КПСС, а самих себя вместе с Ельциным и тем большим делом, которое он начал.
Что, на мой взгляд, было не так в идее «суда над коммунизмом»?
Итак, предлагалось осудить советский коммунизм как идеологию, взяв за модель Нюрнбергский процесс. Я же считал, что ни в коем случае нельзя ориентироваться на Нюрнбергский процесс, где был осужден нацизм не только в лице проигравшей Германии и военных преступников, но и как идеология, которая сделала эти преступления возможными. Я считал, что такая аналогия была абсолютно некорректна и даже опасна как с правовой, так и с психологической точки зрения. Потому что граждане страны, спасшей мир от фашистской агрессии, были бы возмущены попыткой поставить знак равенства между нацизмом и компартией, которая была неотделимой частью истории Великой Победы.
И еще. Чисто юридически нацизм судили те, кто не имел к нему отношения, те, кто нацистами не являлся. А кто у нас мог бы с полным правом стать обвинителем коммунизма? Ельцин? Так он сам вышел из недр КПСС. Полстраны хохотало бы. Человек, который сделал всю свою карьеру, человеческую и профессиональную, в недрах партии, с помощью партии, вместе с партией, ну никак не мог быть обвинителем партийной идеологии. Можно обвинять людей, их действия, но не коммунистические идеи. Никто не поверил бы Ельцину и никому другому.
Кроме того, запрещать идеи — это глупость и самоубийство. Так всегда было в нашей истории: если в России что-то усиленно запрещают, именно эта идея очень быстро вызовет интерес, станет любимой, главной и востребованной при следующем цикле политической борьбы.
Плюс были соображения чисто процессуальные и даже, я бы сказал, режиссерского плана. Процесс в суде требует фактов, документов и состязательности. Где мы найдем серьезных адвокатов и юристов, которые могли бы с полным правом нас представлять и защищать? Ведь практически все профессионалы высокого уровня были членами КПСС, включая меня. Разве только среди свидетелей, пострадавших от коммунизма, не было коммунистов. А все остальные участники процесса — судьи, истцы, ответчики — были коммунистами. Это был бы театр абсурда, просто сюрреализм какой-то.
В итоге Ельцин все-таки выбрал мою концепцию защиты. И думаю, потому, что она выглядела беспроигрышной. Я исходил из того, что раз все судьи настроены против Ельцина и против его указов, то мы должны представить такую убийственную логику и такого качества документы, что ни один нормальный человек просто не сможет сказать «нет».
Поначалу у меня не все юридически четко складывалось, а потом вдруг как-то разом выкристаллизовалась вся схема. Я просто пошел «по букве» советской Конституции. Что там было написано?
А там было написано, что вся власть в СССР принадлежит народу, который осуществляет ее через Советы народных депутатов, коим подконтрольны и подотчетны все другие государственные органы. А про КПСС сказано, что она — руководящая и направляющая сила. То есть не власть. Более того, в редакции 1990 года и такой формулировки уже не было
[49].
