Если чуть-чуть вернуться назад, в 1992 год, когда принималась Конституция Татарстана, то с одобрения экспертов Венецианской комиссии в ней было уже записано и принято, что Татарстан — независимое суверенное государство. Дальше последовала бы точка невозврата. А договор 1994 года возвращал нас к соединяющему стороны мосту, к точке соприкосновения.
Поэтому еще одно значение договора — это восстановление конституционного пространства страны. На основании этого акта республика стала постепенно возвращаться к нормальным отношениям с федеральным центром. В Татарстане состоялись выборы депутатов Государственной думы и членов Совета Федерации, президента России. А это фактически, да и юридически означало признание общенационального суверенитета. С международно-правовой точки зрения всё это означало возвращение Татарстана в конституционное поле Российской Федерации и урегулирование вопроса о суверенитете и целостности государства. В Венецианской комиссии «дело Татарстана» было сразу закрыто.
Думаю, что мирное разрешение конфликта — это заслуга во многом Шаймиева и Ельцина. Модель политического урегулирования сработала, договор так в итоге и был назван: «О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий».
С формальной точки зрения Татарстан получил на тот момент большие полномочия, включая сферу налогов, экономики. Но для федерального центра было важнее, что с помощью этих договоренностей удалось остановить эскалацию сепаратизма и качнуть ситуацию в обратную сторону. Договор стал своего рода мостом, или, как нынче принято говорить, «дорожной картой», по которой республика постепенно вернулась в общефедеральное конституционное поле. И если в политических заявлениях республиканских властей, в формулировках их документов еще долго сохранялась некая терминологическая фронда, то на практике всё было вполне адекватно.
Кстати, еще одна заслуга Шаймиева, да и нынешней команды Татарстана заключается в том, что, как я уже писал, они сумели конвертировать политическую самостоятельность в создание необходимых условий для социально-экономического развития. Республика многое успела сделать за эти годы: это и казанское метро, и улучшение нефтедобычи, и поддержка молодых семей. Татарстан стал примером в области эффективного регионального управления. Не зря лучшие кадры республики пришли потом на работу в федеральное правительство и в Большую Москву.
Мне вспоминается еще одна история, показывающая проницательность Минтимера Шариповича. Я уже работал в Счетной палате и привез в Казань проект закона о республиканской Счетной палате, как я его видел.
Шаймиев мне говорит: «Сергей, и зачем нам твоя Счетная палата? У нас в республике и без того дисциплина и порядок, Минфин всё проверяет, контролирует».
Думаю, как же объяснить-то, как убедить, что это неправильный подход, когда Минфин сам себя контролирует?
И нашелся аргумент, который родился тут же, прямо в ходе беседы. Я говорю ему: «Вам нужны инвестиции?»
«Конечно, — говорит, — нужны. Надо развивать КамАЗ, нефтяной комплекс».
«Так вот, — говорю, — если у вас будет сильный закон о независимом финансовом контроле…» Он: «Как независимый?» Я говорю: «Независимый от Минфина. Контроль будет зависеть от парламента и от вас, по принципу двух ключей. Если у вас будет независимая Счетная палата, то к вам придут иностранные инвестиции».
Он походил по кабинету, говорит: «А это мысль!» И до сих пор у республики лучший закон о Счетной палате среди всех других, даже лучше федерального.
***
А еще я на всю жизнь запомнил свой самый первый приезд в Казань после путча 1991 года. Думал, что живым оттуда не вернусь.
Всё началось на сессии Верховного Совета Татарстана, в зале заседаний. Татарстан, окрыленный обещаниями союзного центра, требовал от Ельцина статуса независимого государства. Я выступил с позиции центра. Потом были другие выступления, причем больше в защиту руководства республики. А потом мне говорят: что мы тут дискутируем? Вот там — под окнами — на площади собралась огромная, под сто тысяч человек, толпа. И настойчиво так предложили: пойдемте, посмотрите, послушайте, что народ говорит. Фактически вывели, вернее, вынесли меня в толпу.
Люди были очень возбуждены, потому что прошел слух, что российские войска уже стоят на границах республики. Этого, конечно, ничего не было. Я, как тогдашний член Совета безопасности России, могу ручаться. Но у людей на площади было свое мнение.
В общем, момент был крайне напряженный. Пройти по площади мне не удалось. Я только со ступенек спустился, сделал несколько шагов… Почему-то у меня было ощущение, что сзади был какой-то столб. Люди накинулись с вопросами. Много спрашивали, много кричали. Общую суть вопросов озвучил молодой небритый человек с зеленой повязкой на лбу: «Вот вы — вице-премьер, отвечаете за национальную политику в Российской Федерации, видите, как народ относится к вам, потому что наши с Россией отношения всегда сложные. Еще Иван Грозный четыре раза войска к Казани подводил, а потом нас оккупировал. А что вы собираетесь делать?»
Честно скажу, было очень страшно. Я говорю: «Сделаю все, что от меня зависит, хотя я не военный человек. Единственно, что не смогу сделать, так это вывести войска Ивана Грозного».
И тут начался хохот! Слышу, говорят: «А он на татарина похож». И тогда пошел нормальный разговор.
Но мне кажется, тогда история распоряжалась сама, даже вот этот выход на митинг, на площадь, вопрос, мне подаренный, и найденный, несмотря на страх, ответ…
Это всё не случайно. Надо это понимать.
Но, повторю, кроме войск Ивана Грозного, никаких иных войск в то время рядом с Казанью и близко не стояло. Сценарии разрешения конфликта с Татарстаном, конечно, рассматривались самые разные. Было несколько совещаний, в том числе с участием членов Совета безопасности. Но хватило ума и выдержки понять, что кроме политического урегулирования никаких иных методов использовать нельзя.
А еще в России есть эксклав
Раз уж я начал тут писать о федерализме, региональных конфликтах и политике, то отдельно надо написать о Калининграде. Почему? Ну, хотя бы потому, что все мы должны понимать, что для страны это очень важная и особая зона, которую нельзя потерять. А вот чтобы правильно решить данную проблему, нужно четко понимать, как он России достался и что из этого исторического факта вытекает.
Помнится, я выиграл немало споров, спрашивая: какой город расположен ближе к Берлину — Варшава или Калининград? Умный человек быстро сообразит, что раз такой вопрос задается, то правильный ответ должен быть парадоксален: Калининград. А тот, кто не слишком задумывается, обязательно отвечает: «Конечно, Варшава!» Но это тот случай, когда расстояние по прямой практически одинаковое. Варшава — Берлин по трассе 570 км, Калининград — Берлин 529 км по прямой. Этим вопросом я просто показываю, что Калининград, бывший Кёнигсберг — столица Пруссии, — находится в самом сердце Европы. Как известно, Калининградская область — единственный российский субъект, чья территория отделена от остальной части страны территориями иностранных государств, а административная граница области имеет статус государственной границы Российской Федерации. В силу своего уникального географического положения этот регион имеет особое значение для национальной безопасности России, а также для внешнеполитических, оборонных и экономических интересов государства на Балтике и в Европе в целом.
