История в 1991–1993 годах подсказала и показала, что двигаться в правильном направлении возможно только опираясь на опыт и потенциал той великой Судебной реформы. Идеи реформы нашли свое отражение в Конституции. И вновь особую роль сыграла судебная власть, на этот раз в лице Конституционного суда, который стал, по сути, локомотивом и «юридической лабораторией» конституционных преобразований.
На мой взгляд, такое почти буквальное повторение истории — это уже не случайность, а подлинная закономерность и своего рода подсказка для действующих политиков. И это означает, что именно суд, в первую очередь Конституционный суд, должен приложить все силы, чтобы соединить юридическое и фактическое, чтобы излечить нашу систему организации, а вернее, дезорганизации власти и авторитета от опасной шизофрении.
Почему я считаю, что именно начинать (вернее, продолжать) надо с судебной реформы? Потому что наша собственная история дает огромное количество фактов, которые доказывают, что судебная система является той самой «активной энергетической точкой», правильное воздействие на которую гарантированно приводит к оздоровлению и нормализации всей общественно-политической и экономической жизни в России.
Есть прямая зависимость между повышением качества судебной власти и благоприятными переменами во власти в целом. Эффективная работа судов ведет не только к совершенствованию и активизации законодательной деятельности, но также обеспечивает ее настройку на реальные потребности государства, общества и человека, включая потребности развития экономики — как государственной, так и частного бизнеса.
Анализ современного положения дел показывает, что сегодня конституционная модель судебной системы на практике реализована процентов на шестьдесят, а идеалы Судебной реформы 1864 года до сих пор не достигнуты как минимум по трем принципиальным основаниям. И все они связаны с механизмами обеспечения независимости и самостоятельности судов и судебной системы в целом.
Первое. Судебная реформа 1864 года сознательно разводила границы судебных округов с границами губерний. Этот подход обеспечивал независимость судов от губернских властей. В современной России этот принцип не действует. Суды общей юрисдикции полностью вписаны в границы субъектов федерации. Правда, с недавних пор решили использовать принцип «разведения границ» при работе апелляционных и кассационных судов. Теперь, условно говоря, на рассмотрение кассационной жалобы, поданной на решение суда Московской области, придется ехать в Саратов. Но для понимания, хорошо это или плохо, прошло слишком мало времени.
Второе. Это независимые судебные следователи. Как известно, этот институт возник в России в 1860 году — за год до отмены крепостного права и за четыре года до начала Судебной реформы — и просуществовал до конца 1920-х годов.
Сегодня в России нет следователей, которые находились бы непосредственно в составе суда (уровня субъекта РФ) и были независимы от прокуратуры и Следственного комитета.
Ключевая идея такая, что в судопроизводстве появляется новая фигура — следственный судья. Но сам он не занимается расследованиями. Его миссия — контроль за следствием, защита суда от вовлечения в рассмотрение незаконных и необоснованных дел, а также профилактика злоупотреблений и ошибок.
Очевидно, что наличие следственных судей может эффективно ограничить эксцессы следствия, когда, например, следователь своим решением отклоняет материалы, которые могут свидетельствовать в пользу обвиняемого. Масса случаев, когда адвокату говорят, что его материалы получены не при помощи следственных действий и потому недопустимы. А вот у следственного судьи нет заинтересованности в том, чтобы отвергать материалы защиты, и есть процедуры, чтобы признать их доказательствами.
Идею о судебных следователях, в каком виде она сейчас обсуждается, вполне можно реализовать без какой-либо конфронтации с правоохранительными органами и прокуратурой, так как следственные судьи не занимают ничьего места. Речь идет о более высоком качестве судебного контроля за предварительным следствием.
И тогда не будет такой ситуации, когда из 200 тысяч уголовных дел по экономическим составам до суда доходит меньше четверти — 46 тысяч, а потом 15 тысяч, то есть треть, разваливаются в суде. «При этом абсолютное большинство, 83% предпринимателей, на которых были заведены уголовные дела, полностью или частично потеряли бизнес. То есть их попрессовали, обобрали и отпустили». Это — не мои слова, а цитата из декабрьского 2015 года Послания Президента России Владимира Владимировича Путина Федеральному собранию. И хотя с тех пор прошло немало времени, ситуация практически не изменилась.
И наконец, самое главное — судебная реформа нужна для того, чтобы вернуть атмосферу доверия общества и бизнеса к судам и в итоге к власти в целом.
В сложные социально-экономические моменты, в чем бы ни заключались конкретные причины экономического замедления, на первый план всегда выдвигается необходимость бесперебойности работы институтов развития, которая может функционировать только в атмосфере стабильности «правил игры» и доверия к судебной системе. Это обусловлено, как уже отмечалось, наличием прямой зависимости между качеством судебной власти, экономическим ростом и социальным развитием.
Доверие к институтам власти и суду важно во все времена, но сегодня в особенности. В такой ситуации возрождение института следственных судей может оказаться очень эффективной первоочередной мерой, реализованной в нужное время и в нужном месте.
Диалектика жизни
Как я вернулся в университет и решил поставить высотку МГУ в Китае
Диалектика учит, что развитие идет по спирали. И на очередном витке мы возвращаемся на ту же точку, только на более высоком уровне и в новом качестве. Вот так и моя личная история сделала очередной виток, и в 2006 году я вернулся в МГУ — стал деканом нового факультета: Высшей школы государственного аудита. Мы его создали вместе со Счетной палатой и Российской академией наук. Таких школ больше нигде в России нет, да и на Западе, пожалуй, только в одной-двух странах, да и то в виде кафедры, не факультета.
Смысл факультета очень простой: мы готовим будущих аудиторов, специалистов по государственному финансовому контролю. А это подразумевает глубокое знание одновременно экономики, финансов и права. Вот мы сразу и объединили экономическое и юридическое образование в одном флаконе. Разработали новый образовательный стандарт. Полтора года я потратил, чтобы его защитить в министерстве. Потом все встало на рельсы. Школа постоянно развивается. Например, сегодня мы готовим финансовых следователей, а также специалистов по выявлению цифровых финансовых преступлений.
В первые годы, когда мы только начинали, были проблемы с трудоустройством ребят, а теперь у нас с руками специалистов отрывают. Потому что они способны работать во всех секторах и на всех уровнях — от местного до федерального. Иностранцы тоже постоянно приходят к нам на День карьеры. И это крупнейшие международные аудиторские компании вроде «PricewaterhouseCoopers» (PwC), Deloitte или KPMG. Студентов старших курсов зовут к себе на стажировку, чтобы сразу после выпуска забрать лучших.
