Но нашим парламентариям уже загорелось увидеть высотку МГУ, стоящую на китайской земле. А раз китайцы не могут, тогда мы придумаем асимметричный ход!
Я предложил дополнить действующий закон о Московском и Санкт-Петербургском государственных университетах, которые в России имеют особый правовой статус. Схема получилась очень изящная: добавили статью, что два флагманских университета вправе учреждать за рубежом совместные учебные заведения вместе с иностранными партнерами, а возможные несовпадения в правовом регулировании этих новых организаций должны быть сняты в учредительных документах.
Администрация президента Путина одобрила эту идею. С законодательной инициативой выступил лично Нарышкин вместе с двумя председателями думских комитетов — Вячеславом Никоновым (по образованию и науке) и Алексеем Пушковым (по международным делам)
. Поправка была принята очень быстро — уже в марте 2015 года
[62]. Это сразу разморозило проект.
МГУ получил возможность самостоятельно определять в учредительных документах совместного университета такие важные вопросы, как порядок приема на обучение на образовательные программы МГУ; статус обучающихся по образовательным программам МГУ в Китае; порядок реализации образовательных программ МГУ и экзаменов, порядок выдачи дипломов МГУ выпускникам… В общем, у нас теперь были правовые инструменты, чтобы решать все вопросы, без которых совместный университет не мог бы работать.
Вторым барьером на пути к мечте стали китайские архитекторы.
Мы стали предметно обсуждать тему высотки МГУ в 2015 году — на стадии утверждения проекта застройки университетского кампуса.
Народное правительство Шэньчжэня, которое взяло на себя основные расходы по проекту, объявило конкурс, чтобы выбрать фирму-застройщика. Победил дизайн-проект, который был выполнен даже не в национальном китайском, а в среднеазиатском стиле.
Для китайских партнеров процедуры с конкурсом на застройку были рабочей рутиной, а потому погружать нас в эти детали они просто не стали. Так что результаты конкурса оказались для меня неприятной неожиданностью.
Приехал я в Шэньчжэнь, партнеры мне гордо показывают проект, я смотрю и понимаю, что плакала моя мечта: конкурс-то уже завершен!
Тогда спрашиваю у чиновника мэрии, ответственного за вопросы строительства (директор департамента соответствующего):
«А почему вы выбрали именно такой проект?»
«Это подходит по климату, да и просто красиво».
«Но ведь это абсолютно не подходит по смыслу проекта! Почему вы с нами не посоветовались?»
На что китайский товарищ отвечает:
«Деньги наши, конкурс проведен по всем правилам, можете оставить свое мнение при себе…»
Ну, я не стал спорить и отправился на обед к мэру Шэньчжэня, где оказался тот же директор строительного департамента. Он нахваливал мэру и другим участникам дизайн-макет, победивший в конкурсе. А я все лихорадочно думал: «Ну и как мне это всё переиграть?» И вдруг вижу: на одной из проекций будущего главного университетского корпуса огромное мозаичное панно с портретом Горбачёва.
Спрашиваю китайцев:
«Коллеги, а почему у вас здесь изображен Горбачёв? Вы разве не знаете, как наш Владимир Владимирович к нему относится?»
«А как?»
«Плохо. Ведь Горбачёв развалил СССР!»
Поскольку китайцы знали, что проект курируют лидеры двух стран, то сильно заволновались.
А через день авторы дизайн-проекта позвонили сами:
«Посоветуйте, что делать? Кто может быть на главном панно?»
Я им отвечаю: «Ломоносов!»
Пока строители и дизайнеры перерисовывали Горбачёва на Ломоносова, я опять отправился обедать с мэром Шэньжчэня — теперь уже с глазу на глаз. И в такой, менее официальной обстановке, я доказал, что победивший дизайн-макет вообще не годится по архитектурному стилю для проекта, потому что он ни российский, ни китайский, и надо найти решение, отражающее традиции обеих стран.
Мэр задумался. А через некоторое время состоялась встреча двух вице-премьеров — Голодец и Лю Яньдун. И не наша Ольга Юрьевна, а китайская вице-премьер «под протокол» заявила, что в облике будущего совместного университета должны быть объединены архитектурные стили двух стран — России и Китая.
Я копию протокола себе взял и при необходимости показывал китайцам цитату из речи их прямой руководительницы. В итоге Народному правительству Шэньчжэня пришлось проводить второй конкурс, потому что мэр теперь уже лично «зарубил» первый проект. В результате утвердили дизайн-макет, где центральное место было отведено высотке МГУ.
В этот раз китайская сторона намного охотнее советовалась с нами. Архитекторы много раз приезжали в Москву, изучали наши здания. Облазили всю высотку. Было много дискуссий по самым разным вопросам.
Например, долго спорили, что должно быть на шпиле главного здания?
Ломали головы, пока я не предложил:
«Давайте пятиконечную звезду!»
«А что, у вас тоже можно звезду?» — облегченно вздохнули китайцы.
«Можно», — успокоил их я.
А, к примеру, Виктор Антонович Садовничий настаивал на том, чтобы в главном корпусе обязательно были суперсовременные лифты.
Потом началась своя, отдельная жизнь трехмерных макетов. Помнится, они стали просто размножаться. Один макет сделали, чтоб показать Лю Яньдун, Нарышкину и Садовничему. Другой поставили в офисе строительной компании. Третий — в фойе здания университета. Где-то был еще один, но я уже не помню.
А я еще привез китайцам скульптурный бюст М.В. Ломоносова, который уже совсем затерся: они по своей традиции трогали гипсового академика за нос, чтобы получить успех в науках.
Третий, самый трудный барьер — это то, что китайцы в итоге выступили против преподавания на русском языке.
Мы с самого начала исходили из идеи подготовки специалистов на трех языках — русском, китайском и английском. Два языка — стран-учредителей, и английский — как язык глобальной экономики. Пока шли согласования, этот сюжет никто не подвергал сомнению. А как дело дошло до практики, китайская сторона сказала: давайте оставим только китайский и английский, потому что русский — это слишком сложно. Вдобавок высшее образование платное, и никто из китайских родителей не будет платить за лишний год обучения, который обязательно потребуется для изучения русского языка.
А еще одна причина, про которую нам сначала не говорили, — это то, что в Китае, оказывается, очень жесткая специализация провинций — региональная и международная — в части высшего образования. Как выяснилось, преподавать русский язык было дозволено только в Северном Китае. А мы — на юге. Пришлось пробивать специальное разрешение. В итоге мы создали в Шэньчжэне Центр изучения русского языка, проводим олимпиады по русскому языку во всекитайском масштабе, чтобы абитуриентов хороших подбирать, владеющих русским, интересующихся нашей культурой.
