Но прежде чем мы 20 июня 2012 года на учредительном собрании постановили, что Российскому историческому обществу (РИО) быть, пришлось решить еще кучу сложных правовых проблем.
Сначала ребром встал вопрос о том, в какой организационно-правовой форме наше историческое общество должно существовать. Будет ли это некоммерческая организация, экспертный институт, какое-то объединение? Я считал важным найти такую правовую форму, которая позволила бы получать бюджетные субсидии. Да, на конкурсной основе, с соблюдением кучи процедур, на общих основаниях, но получать. Пересмотрел кучу бумаг и предложил выбрать форму некоммерческой организации. Все согласились. Так мы получили ассоциацию.
Дальше возник второй, не менее серьезный и практически неразрешимый вопрос: а как нам сделать так, чтобы членами нашей ассоциации могли быть не только организации, но и отдельные граждане? Почему неразрешимый? Да потому, что Гражданский кодекс на тот момент подобной возможности не давал. Если ассоциация — то членами могут быть только организации, а если мы хотим принимать еще и индивидуальных членов, то — никакой ассоциации.
В общем, классический цугцванг. Но нет таких проблем, которые нельзя решить, — в итоге мы взяли и поменяли Гражданский кодекс!
Я написал соответствующую поправку в Гражданский кодекс, которую Сергей Евгеньевич, как председатель Государственной думы, согласился поддержать. И примерно за пару месяцев нам эту поправку удалось внести. Конечно, речь шла не только о Российском историческом обществе, а обо всех аналогичных организациях, которые отныне получали возможность сочетать коллективное членство с индивидуальным.
Почему для нас эти вопросы были так принципиально важны? Потому что все проекты требуют денег, а больших денег изначально у нас не было. И быстро они ниоткуда не могли появиться. Поэтому поначалу мы проводили мероприятия, используя площадки и ресурсы наших коллективных членов — институтов, музеев, архивов. А позже, когда появился Российский исторический фонд и другие бюджеты, мы стали часть проектов сами финансировать.
Очень интересно шел (и продолжает идти!) процесс создания региональных отделений РИО — в Татарстане, на Северном Кавказе, в Сибири, в Крыму. Потому что каждый раз, когда возникает такая инициатива, внезапно появляется огромное число интересных, жаждущих совместной работы и общения людей, заинтересованных и увлеченных, стремящихся объединить свои силы. То есть учреждение нового отделения РИО всегда оказывается знаковым событием не только для историков, но и для общественной жизни региона и России в целом. И пусть не всегда все проходило гладко, но в итоге могу уверенно сказать, что Российское историческое общество состоялось.
Лично мне кажется, что самые красивые заседания у нас были в Остафьеве. В том самом, где жил и работал Пётр Андреевич Вяземский, да не просто работал, а еще его в стихах воспевал. У него в родовой усадьбе в свое время гостили и Пушкин, и Денис Давыдов. В общем, самое что ни на есть историческое место!
А заседали мы там по очень важному поводу: как все-таки преподавать историю в средней школе. Речь шла о создании нового историко-культурного стандарта, на основе которого потом создаются все учебники истории в нашей стране. И в Русском историческом обществе тогда чуть ли не круглосуточно работали эксперты, и я в том числе. Это была сложнейшая работа. Масса дискуссий. Взять хотя бы историю России не только 1990-х, но и всего прошлого века. Для начала надо было хотя бы в первый раз попытаться восстановить историческую канву и логику событий так, чтобы не выпадали семьдесят лет советской власти, или, к примеру, война с Польшей, или распад СССР.
Событий исторических множество, но и учебники ведь не резиновые. Нужна квинтэссенция, самое ключевое, самое основное, без чего невозможно не просто представление об истории своей страны, но и самоидентификация нашей молодежи как россиян. Были бесконечные споры: что включать, что не включать; кто виноват, а кто прав; что считать историческим успехом и достижением, а что — нет. И еще миллион тонких вопросов. В итоге хочу сказать, что при каких-то отдельных шероховатостях — куда же без этого — в целом историко-культурный стандарт получился. И это признали все.
И теперь наш стандарт стал основой для создания самых разных линеек учебников для школы. А ведь сколько, помнится, было шума и дискуссий: многие боялись, что раз разрабатывают и утверждают стандарт, то будет внедряться одна-единственная официальная точка зрения на историю и, соответственно, один-единственный учебник для всех, очередной «Краткий курс ВКП (б)». Ничего этого не случилось: ни «Краткого курса», ни какого-то другого навязанного сверху единственно правильного взгляда на историю страны. Отнюдь, в самом стандарте было зафиксировано, что не просто допускается, но желательна конкуренция нескольких линеек учебников с разными подходами, идеями. Я, например, тоже сейчас участвую в написании новых учебников по истории — в той части, где речь идет о сюжетах государства и права, о конституционной истории — как говорится, от царя Гороха и до наших дней.
Разведчик лучше, чем историк
Нужно заметить, что, когда Сергей Нарышкин покинул пост председателя Государственной думы и стал директором Службы внешней разведки, все немного напряглись: как среагируют иностранцы на то, что главой нашего общества теперь является разведчик? Но никаких особых проблем не случилось. Сергей Евгеньевич поступил, как настоящий профессионал: он активно продолжил заниматься внутренними делами, но на время очень тактично отошел от публичных, в том числе международных мероприятий. А попутно он сделал очень большое дело: дал доступ ученым ко всей истории Службы внешней разведки, особенно советского периода, благодаря чему в научный оборот вошли многие важные документы, яркие судьбы, написано множество интереснейших работ. А ведь это тоже история нашей страны, которой мы гордимся и обязаны знать.
Так что, несмотря на то что наш председатель возглавляет российских внешних разведчиков, наши контакты с коллегами за рубежом только расширяются. У нас очень прочные связи с Академиями наук Франции, Италии, Германии, даже с поляками, довольно сложными партнерами, появились совместные работы. Мы нашли общий язык и с китайцами, хотя с ними очень трудно работать, потому что они очень жестко контролируют каждый сюжет, вплоть до названий кораблей, которые заходили или не заходили в Порт-Артур. А какие-нибудь интересные исторические находки вообще могут вызвать совершенно непредсказуемую реакцию китайской стороны.
Помню, как я радовался, когда нашел документы о старшем сыне их лидера Мао Цзэдуна: как этого мальчика в Шанхае нашли, как он воспитывался в России (Сталин очень любил использовать этот механизм, придуманный еще русскими царями и их британскими родственниками, — воспитывать у себя детей элиты других стран), как погиб. Желая поделиться своими новыми знаниями, я выступил с этим сюжетом на огромной конференции в связи с семидесятилетием победы Китая над Японией. Рассказываю, рассказываю… Вдруг понимаю, что в зале застыла гробовая тишина: китайские историки страшно перепугались и, как жена Лота, буквально превратились в соляные столбы. Ничего не понимаю! Я же им про сына их любимого Мао рассказываю, про окончание Второй мировой войны. А потом мне аккуратно объяснили, что тема эта очень деликатная, потому что именно события в конце Второй мировой войны надолго испортили отношения Мао с СССР.
