А в конце 1992 года случился острый парламентско-правительственный кризис. Ельцина тогда оппозиция еще не трогала, но вот кабинет Гайдара ежедневно и жестоко критиковали. В результате Борис Николаевич принял решение пойти на компромисс с депутатами и поменять премьера.
Стали думать, что делать, чтобы и депутатов как-то успокоить, и человека нормального на пост премьера найти, который реформы не угробит.
Придумали мы тогда модель рейтингового голосования: собрали предварительный список кандидатов по предпочтениям депутатов, чтобы голосовать в несколько туров. На место премьера были представлены несколько кандидатур: секретарь Совета безопасности Юрий Скоков
, вице-премьер по энергетике Виктор Черномырдин, исполняющий обязанности главы правительства Егор Гайдар, директор ВАЗа Владимир Каданников
и первый вице-премьер Владимир Шумейко
. В первом туре с большим преимуществом победил Юрий Скоков. Он набрал чуть ли не шестьсот с чем-то голосов. На втором месте оказался Виктор Степанович, и на третьем месте с большим отставанием — Егор Гайдар.
Здесь надо сказать, что Ельцин тогда проводил с нами консультации в саду Кремля. И, судя по тому, что он говорил, я понял, что Борис Николаевич в душе уже принял решение пожертвовать Гайдаром, но при этом он совершенно не хотел видеть в кресле премьер-министра Юрия Скокова, как слишком сильную фигуру, имеющую явную поддержку оппозиции. И тогда Борис Николаевич по-русски выбрал меньшее из зол — крупного хозяйственника. То есть, как я понимаю, решение поставить во главе правительства Черномырдина шло не столько от сердца, сколько от расчета: с одним кандидатом приходится расставаться, другого нельзя принимать, а вот есть третий — понятный, авторитетный, вменяемый и действительно симпатичный человек, его и поставлю. И не ошибся! Но сразу хочу заметить, что после того, как решение вступило в силу, Ельцин не просто очень быстро оценил Черномырдина, но и стал его другом.
Когда Виктор Степанович пришел в кабинет министров в новом статусе, я был для него фигурой из другой команды — из предыдущего правительства. Это во-первых.
А во-вторых, так же, как и для Силаева, я выглядел для него «оком Ельцина», что само по себе не могло не вызывать настороженности и неприятия. Вроде как знак недоверия от президента. И опять-таки неизвестно, что у этого Шахрая в голове бродит.
На тот момент я считал, что напряженное отношение Черномырдина ко мне — это плохо. А теперь понимаю, что, может быть, это было и хорошо. Потому как Виктор Степанович, предполагая, что я не сам по себе, а с президентом за спиной, административно на меня старался не давить и даже соглашался со мной советоваться.
Спустя некоторое время, когда все это превратилось в рутину, и мы стали с ним просто в ежедневном режиме работать, то Виктор Степанович однажды внезапно понял, что не все мои предложения… неправильные. А многие очень даже правильные.
В общем, стали мы с ним постепенно срабатываться. И тем, кому Черномырдин начинал доверять, он любил передавать целиком разные вопросы. Особенно сложные.
Так и я однажды получил от него «подарочек» в виде северного завоза. Мне было поручено обеспечить на зиму весь наш Север — от европейской части России — жизненно необходимыми товарами: топливом, продуктами, лекарствами и прочим. Задачка была исключительной сложности, потому что, с одной стороны, была разрушена вся инфраструктура, почти не работали финансовая и банковская системы, а с другой стороны, «окно», когда можно завозить, очень короткое — водные пути рано замерзают. Плюс губернаторы еще чудили — мы им уголь вовремя завезем, а они решают, что раз до зимы еще далеко, то наш уголь они быстренько продадут, денежку наварят, потом купят новый, а разницу в карман положат. Но зима, как на грех, каждый раз раньше срока приходит. Вот и начинают губернаторы кричать с трибун, что регион замерзает, а федеральный центр ничего не делает. Приходилось с тех же трибун выступать. С фактами, фотографиями, цифрами в руках показывать, кто тут прав, а кто виноват. И опять-таки выкручиваться, спасать население. Ведь даже если неудачливого бизнесмена-губернатора посадить, топить-то чем-то надо…
А Виктор Степанович потом меня вовсю использовал, бросая на амбразуру с депутатами — спорить, ругаться, искать компромиссы. Он ведь поначалу сам честно ходил к ним чуть не каждый день, а потом надоело. Потому как толку — ноль. Вот он меня и стал отправлять, потому как знал, что всё будет профессионально, достаточно корректно и при этом в точном соответствии с интересами и правительства, и президента.
Конечно, по сравнению с речами Виктора Степановича мои выступления были куда как менее искрометными. Как известно, Черномырдин порой с трибуны выдавал такие перлы, что сам изумлялся. Взять хоть знаменитую фразу «Парламент — это не то место, где можно работать только языком».
Но, кстати, не один Виктор Степанович отличался способностью к словотворчеству. Помнится, Хасбулатов тоже время от времени рождал разные перлы. Правда, не чета черномырдинским.
Как-то его сильно вывел из себя депутат Носовец, журналист по профессии
, и Руслан Имранович ему выдал: «Депутат Носовец, ваше предложение не стоит и выеденного гроша». А вот к депутату Челнокову он относился более бережно и потому увещевал его примерно так: «Ну, сколько можно, Михаил Борисович? Не надо бить по законодательным органам ниже пояса!» Ну и еще его знаменитое: «Не надо равнять всех депутатов под одну копирку»…
Думаю, что именно потому, что у нас с Виктором Степановичем в итоге сложились доверительные отношения, он и согласился на то самое мое предложение: поставить перед депутатами вопрос о доверии правительству. Тем более что многие доброжелатели тут же кинулись нашептывать, что Шахрай специально толкает Черномырдина на авантюру, чтобы освободить премьерское кресло для себя.
А Виктор Степанович поверил. И действовал быстро: уже на следующий же день после того, как 21 июня 1995 года Госдума вынесла вотум недоверия его правительству
[64], сам поставил встречный вопрос о доверии. Тем самым мы перехватили у депутатов инициативу. Никто, конечно, не рассказывал журналистам про нашу внутреннюю кухню, но опытные газетчики писали, что вряд ли кто кроме Шахрая мог придумать такой иезуитский ход, когда депутатская победа вдруг превратилась в унизительное поражение.
Поражение депутатов действительно было полное. Уже на четвертый день лидеры всех фракций приехали в Белый дом к Черномырдину и предложили вместе и дружно поискать компромисс. В итоге дело обошлось лишь уходом из правительства отдельных персон, которые сами написали прошения об отставке в связи с событиями в Буденновске. От должностей были освобождены вице-премьер Николай Егоров, министра внутренних дел Виктор Ерин, директор ФСБ Сергей Степашин и глава администрации Ставрополья Евгений Кузнецов. Дума этим удовлетворилась и подтвердила доверие кабинету Черномырдина. И до конца срока полномочий этой Государственной думы правительство работало вполне спокойно, что, собственно, и требовалось.
