Она сжала затылок, пытаясь облегчить боль от слишком долгого лежания в постели Льюиса с неудобно повернутой головой. Сделав усилие, поднялась на ноги и, рассеянно глядя сквозь стеклянную стену, потянулась. Прямо напротив, на дальней стене офиса открытой планировки, видна мозаика 1950 годов, сохранившая дату постройки этого здания. Первоначально в нем размещалась телефонная станция. Никогда раньше эта мозаика не привлекала ее внимания: четыре массивные стилизованные головы, по одной в каждом углу панели, соединенные разноцветными линиями, которые складывались в геометрический узор.
Несколько подключений. Кошки в мешке. Когти выпущены.
Она повернулась спиной к мозаике. Обошла стол Освальда, села в его кресло. Дотронулась до трекпада, оживляя экран компьютера: биотач защищен, кто бы сомневался. Затем, проведя ладонями по гладкой деревянной столешнице, попробовала открыть верхний ящик стола, понимая полную бессмысленность своей затеи. Заперт. Средний ящик – тоже заперт, а вот нижний…
Нижний открылся, стоило только потянуть его за ручку.
Она помедлила, все еще не решаясь отпустить ручку ящика. Но вот рука скользнула по его краю. Коснулась картона, бумаг: стопка папок. В офисе внизу не было никого, кроме уборщика, занятого своей работой. Как можно незаметнее она оглядела кабинет, стараясь понять, есть ли скрытые камеры. Но если она их не видела, это не значит, что их нет. Да и что самое худшее могло случиться? Ну застукает ее Освальд на любопытстве, ну добавится еще одно преступление в список ее нарушений, о которых он убедил ее не беспокоиться, по крайней мере, пока. Быстро достав из ящика самую верхнюю папку, она положила ее на колени и раскрыла.
Внутри лежал один-единственный документ – таблица на нескольких скрепленных страницах. Столбцы и строки помечены аббревиатурами, ячейки заполнены цифрами, буквами «X» и «O». Все это ни о чем не говорило ей, пока взгляд не зацепился за пару повторяющихся инициалов, которые лесенкой спускались к низу страницы. Название колонки – Лкц, инициалы – РХ. Локация: «Рафаэль-Хаус»? Вполне возможно. Теперь она внимательно просматривала заголовки. В других колонках проставлены даты трех- или четырехлетней давности. В колонке, озаглавленной ID, написаны инициалы. Не в силах остановиться, она вела пальцем вниз по столбику, перепрыгивая через строчки в поисках знакомого сочетания. Вот глаза уже нашли его, и она заморгала, ожидая, пока палец доберется до нужной строчки. АДЛ: Алан Джеймс Лаудер. За инициалами следовало шестизначное число, в котором она без труда узнала дату его рождения. Пальцем она провела по всей строке, прослеживая данные, но остальные коды отказывались поддаваться расшифровке.
В голове пронеслась мысль выкрасть этот документ, оставив в столе пустую папку. Освальд так долго держал ее здесь, что эти страницы, аккуратно засунутые в карман, могли бы стать компенсацией. Только информация в таблице так зашифрована, что ни для кого, кроме нее, не станет настоящим доказательством. Как она убедит других, что РХ – это «Рафаэль-Хаус»? Что каждая клетка в столбике Зчслн, означает отдельного пациента, зачисленного на исследование, на которое они не то, что не давали согласие, но даже не были в состоянии понять, в чем оно заключалось? Она положила документ обратно в картонную папку, собираясь вернуть ее на место. И вдруг остановилась.
Да ладно! Один ящик не заперт? И в самой верхней папке именно тот документ, который подробно информирует ее обо всем, что она и так уже подозревала, и ничего больше? Как-то все слишком очевидно. То есть предполагалось, что она найдет эту таблицу.
Невозможно, но придется поверить: Освальд знал, что для нее значил Алан. Был ли он закодирован в ее данных, со всех тех раз, когда она подключалась к Игре Воображения Алана? Односторонний поток информации, исходящий от ее приемника, светящийся потребностью, непреодолимым желанием снова, снова, снова подключаться к нему? И тогда эта таблица – всего лишь толчок, небольшой дополнительный аргумент, почему она должна принять предложение Освальда. Напоминание, что в случае отказа больше всех пострадает не она, а Алан.
Ей предложили взятку; нечто кислое, с небольшим добавлением сладкого, этакий эмоциональный шантаж. Подтверждение всего, что переживал не-Алан, о чем она только догадывалась. Прошлой ночью в Игре Воображения она сама ощутила удушающую тьму, но издалека и ненадолго, и ей удалось освободиться. На закрытом отделении все было бы по-другому. Индивидуальные психозы становились общими, помноженными друг на друга. Каждый вторгался в других. Каждый барахтался в паутине развивающихся сетей, которая раз от разу становилась крепче. От этих мыслей она чуть не задохнулась, будто из легких выкачали воздух.
По-настоящему у нее не было выбора. Она вынуждена сказать «да».
Внизу, в офисе открытой планировки, уборщик закончил свою работу. Кружка со стола убрана. Интересно, как они устроят ее возвращение, что скажут сотруднику, который выполнял ее работу в течение этого года? Она снова посмотрела на мозаику, прослеживая взглядом цветные линии, проходящие над и под друг другом, поворачивая под углом, сплетаясь в узор. И задумалась о том, как пройдет обновление. Назальный спрей, стойкое послевкусие, а затем внутри нее произойдут изменения. Она представила свою сеть подобно той, что видела на выставке в здании Ньюмена. Новые биомолекулы принесут новые команды, промоют сеть молекул по всему ее мозгу, и сеть отреагирует. То же произойдет и с не-Аланом: обновление прояснит его мозг, очистит, сохранит в безопасности. Наверняка они и начнут оттуда – с закрытого отделения. Она представила, как обновление передается от пациента к пациенту, выключая их одного за другим…
И только теперь до нее дошел смысл слов.
«Я здесь только из-за тебя».
Что они означали? Уничтожить подключения.
«Вот как ты меня спасаешь. Тем, что находишься здесь. Ты должна находиться здесь…»
Ее Алан. Настоящий Алан. Алан, которого она нашла в Игре Воображения. Значит, она снова потеряет его.
«Я здесь только из-за тебя».
Он перестанет существовать. И их общее прошлое тоже исчезнет. Его кожа… глаза, тепло, стук его сердца – ничего этого больше не будет.
Внезапно во рту пересохло, язык прилип к нёбу, будто она навсегда потеряла дар речи. Как можно сделать такой выбор?
Если она скажет «нет» и уйдет прямо сейчас, то, скорее всего, никогда уже не найдет своего Алана, не найдет способ вернуться в Игру Воображения… но возможность останется, и он превратится в слабый отблеск самого себя, ждущего ее. А не-Алан будет так же, как теперь, заперт в палате и в мучениях. Вторжение в другое сознание… неподвластное вашему контролю… Почувствовав, что тьма вот-вот накроет ее, она резко встряхнула головой. Он ошибка, он не ее Алан. Но даже если и так. Как оставить его страдать, когда в ее силах многое изменить? Невозможно.
Можно ответить «да» – принять предложение Освальда, и не-Алан все равно останется поврежденным, но не будет страдать или, по крайней мере, будет страдать не больше, чем от обычного безумия. Они с Аланом больше не смогут общаться в Игре Воображения, и водопад превратится в воспоминание из сна – место, потерянное для них обоих, как они потеряны друг для друга. Он безвозвратно исчезнет. И она больше никогда не прикоснется к нему, не вдохнет его запах, не услышит его голос, его дыхание, биение сердца… Тоже невозможно.
