– Я выпью виски. Взорвать что?
– Не пень, будь уверен.
– У нас нет пней. Только деревья.
– Скажем, отель. Этажей в двадцать.
– Это приносит удовлетворенность – взрывание отелей?
– Потом испытываешь такое расслабление.
– Тогда давай взорвем.
– Мы однажды взорвали церковь. Навеяло грусть.
– Я зол и испуган. Только грусти мне еще и не хватает.
Я сел на стул, спиной к центральной стойке, маленькими глотками пил виски, наблюдал, как Пенни кружит по кухне. Виски помогло. Успокаивало и придавало сил.
– Взрыв домов снимает стресс гораздо лучше печенья, – изрекла Пенни.
– Плюс от взрывов не потолстеешь, да и диабета не будет.
– Я думаю, может, мы допустили ошибку, не привлекая Майло.
– Я уверен, взрывать дома ему бы понравилось. Как и любому ребенку. Но как это отразится на его личностном развитии?
– На мне плохо не отразилось, так?
– Да, конечно, ты – самая милая анормальная личность из всех мне знакомых. Но если печенье перестанет оказывать на тебя нужное действие…
Гримбальд, ее отец, взрывал дома. Только в Лас-Вегасе превратил в груду бетона, железа и стекла четыре старых отеля, чтобы расчистить место для новых, бо́льших размером, более сверкающих. С пяти лет Пенни, тогда Брунхильда, ездила с ним (эти поездки прекратились только после замужества) и смотрела, как контролируемые подрывы стирали с поверхности земли огромные сооружения.
На дивиди, который показывали нам ее родители, запечатлена маленькая девочка, хлопающая в ладоши от радости, смеющаяся, строящая рожицы камере, тогда как на заднем плане рушились отели, офисные здания, многоквартирные высотные дома и стадионы. Выглядела она на этих кадрах восхитительно.
Гримбальд и Клотильда назвали этот дивиди «Воспоминания», а в качестве музыкального фона использовали песню Барбары Стрейзанд «Такими мы были» и мелодию Перри Комо «Магические мгновения». Дивиди этот мы смотрели у них каждое Рождество, и всякий раз глаза Гримбальда и Клотильды блестели от слез.
– Я кое-что узнала о себе этой ночью, – поделилась со мной Пенни.
– Хорошо. Значит, она не прошла зря.
– Я и не догадывалась, что могу до такой степени разозлиться.
Пенни бросила наполовину съеденное печенье в раковину.
– Ну и ну, – я покачал головой.
Лопаточкой она сдвинула печенье на сливное отверстие, включила холодную воду, нажала на кнопку запуска измельчителя отходов.
Через несколько мгновений стальные лезвия раздробили печенье в крошку, но Пенни не спешила вновь нажимать на кнопку. Смотрела, как вода льется сквозь вращающуюся сталь.
Я начал подозревать, что мысленно она пропускает через измельчитель Ширмана Ваксса.
Заговорил где-то через минуту, возвысив голос, перекрывая шум льющейся воды, урчание электродвигателя, посвист вращающихся лезвий.
– Ты начинаешь меня пугать.
Пенни выключила воду и измельчитель.
– Я сама себя боюсь. Как он мог видеть в темноте?
– Может быть, очки ночного видения. В инфракрасном диапазоне.
– Конечно, у всех есть под рукой пара таких очков. Как он смог взять под контроль нашу охранную систему?
– Крошка, помнишь, как мы купили автомобиль со спутниковой навигационной системой? В первый день, услышав голос женщины, которая давала мне указания, я подумал, что она говорит со мной с орбиты.
– Ладно, я обратилась не по адресу. Но ты – единственный, у кого я могу спросить.
Прежде чем я открыл рот, чтобы ответить, Пенни прижала палец к губам, предупреждая, что мне лучше помолчать.
Склонив голову, прислушалась к дому. Мне оставалось только гадать, что она услышала.
А Пенни подошла ко мне, взяла мой стакан с виски, поставила на стойку.
Вскинув брови, я безмолвно спросил: «Что такое?»
Она схватила меня за руку, увела в кладовую для продуктов, закрыла дверь, перешла на шепот:
– А если он может нас слышать?
– Как он может нас слышать?
– Может быть, поставил «жучки».
– Как он мог это сделать?
– Не знаю. Как он взял под контроль нашу охранную систему?
– Давай полностью не впадать в паранойю.
– Слишком поздно. Кабби, кто этот человек?
Стандартному ответу онлайновой энциклопедии, который только вчера представлялся более чем полным («известный критик, лауреат нескольких литературных премий и автор трех невероятно популярных среди студентов учебников по писательскому мастерству, в какой-то степени погавка…»), теперь определенно многого не хватало.
– После его вчерашней прогулки по нашему дому я сказала тебе, что все закончено, он с тобой рассчитался, – продолжила Пенни. – Получилось, что нет. И до сих пор не закончено.
– Возможно, и закончено. – Даже у человека, который смотрел на город, наполовину уничтоженный Годзиллой, голос звучал бы более уверенно.
– Чего он хочет от нас? Как ты думаешь?
– Не знаю. Не могу понять, как работает его голова.
В глазах Пенни, как и всегда, прекрасных, появился страх.
– Он хочет нас уничтожить, Кабби.
– Он не может нас уничтожить.
– Почему нет? – спросила она.
– Наши карьеры зависят от таланта и трудолюбия – не от мнения критика.
– Карьеры? Я говорю не о карьерах. О нас.
По какой-то причине (может быть, для того, чтобы не смотреть ей в глаза) я взял с полки банку с маринованной свеклой.
– Хочешь поесть свеклы? – спросила Пенни. Я вернул банку на полку, а она добавила: – Кабби, он собирается нас убить.
– Я ничего ему не сделал. Как и Майло. А ты его даже не видела.
– У него есть какая-то причина. И мне без разницы, какова она. Я просто знаю, что он собирается сделать.
Теперь я смотрел на банку со сладкой кукурузой, но брать в руки ее не стал.
– Давай будем благоразумными. Если бы он хотел убить нас, то убил бы этой ночью.
– Он – садист. Хочет помучить нас, запугать, полностью подавить нашу волю… а потом убить.
Слова, которые сорвались с губ, удивили меня самого:
– Я не притягиваю монстров.
– Кабби? Что это значит?
Я знал Пенни так хорошо, что уже по тону мог описать ее лицо: сдвинутые брови, сощуренные глаза, чуть приподнятый, словно ловящий запах нос, губы, приоткрытые в ожидании. Лицо всё тонко чувствующей женщины, которая почуяла момент откровения, возникший по ходу разговора.
