Неопознанный объект частично скрыт гребнем скалы; эхо от него мерцает, словно край тусклого солнца, выглядывающий из-за горизонта. При приближении становятся видны детали: изгиб, выпуклость. Набор сочлененных сегментов, нижние края которых размыты из-за налета ила.
Череп.
Сонар достраивает картинку за несколько секунд до того, как ее озаряют лучи прожекторов: позвоночник, мерцающий маслянистыми бликами. Серебристый стреловидный череп, длиной не меньше трех метров, ноздри вытянуты вдоль макушки, пустые глазницы смещены на бока. Кости огромной четырехпалой руки лежат на морском дне, словно музейная реконструкция.
– Это кит, – шепчет он.
– Возможно, ему миллионы лет.
– Но он металлический…
– Это ископаемое. Окаменелость. Вода насыщена ионами металлов. Как по-твоему, с чего вас заинтересовало это место?
– Да, но…
– Я бы с удовольствием провела для тебя экскурсию по местным достопримечательностям, Алистор, но если вдруг ты забыл, все мои друзья скорее всего мертвы, и я бы не хотела к ним…
Она умолкает. Что-то привлекает ее внимание, что-то, появляющееся из-за огромного блестящего хребта.
– Какого черта, – бормочет она.
Торпеда из плоти, бледно-розовая в свете прожекторов, длиной пару метров. Щупальца.
– Кальмар, – говорит Галик.
– Таких кальмаров мне прежде видеть не доводилось.
Они подбираются ближе. Галик увеличивает масштаб изображения своей камеры. Существо бесцельно дрейфует, как и те, что они видели прежде, щупальца обмякли, словно водоросли. Однако в нем действительно есть нечто странное.
– Посмотри на его глаза, – шепчет Морено.
С этого ракурса он видит три, они расположены с интервалами в девяносто градусов вокруг абсурдной башки существа. (Предположительно на дальней стороне есть четвертый.) И из этих трех два выглядят… неправильно.
Ни радужки. Ни зрачка. Ни белка. Галик видет три предмета, расположенных как глаза, но лишь один смотрит на него. Два других темны и… спутаны. Глазницы, полные щупалец, словно кто-то извлек глазное яблоко и набил глазницу мотылем.
– Выключите прожекторы, – говорит он.
– Зачем…
– Просто сделайте это.
На них обрушивается темнота. Картинка с камеры Галика чернеет – за исключением одной яркой точки, пульсирующей в темноте ровным изумрудным ритмом. Прямо в том месте, где расположен один из невидимых теперь не-глаз.
– В этой штуке светодиод, – тихо говорит Галик.
Морено включает прожекторы. Мигающая звездочка теряется за высококонтрастной светотенью. "Пинагор" приближается с новой целеустремленностью; из его брюха выдвигается манипулятор, словно лапка богомола, когтистые пальцы тянутся к вялому существу. Касаются его.
Внезапно кальмар сжимается и отпрыгивает, уносится на реактивной струе во тьму.
Галик хмыкает.
– Кальмар Гумбольдта, – говорит ему Морено. – По крайней мере был изначально. Устойчивый к низкому содержанию кислорода.
– Но его…
– Подправили. Добавили целый пучок нервных тяжей в глаза. Никто не говорит, что они должны передавать зрительную информацию. Присоедини подходящие сенсоры – и узнаешь что угодно. Кислотность. Соленость. Только назови.
– Значит, это что-то вроде… живого датчика состояния окружающей среды.
– Так я полагаю.
– И он не ваш.
Морено фыркает.
– А чей же?
– Понятия не имею, – говорит Морено. – Но посмотрим, куда он сбежал.
Она нацеливает сонар, подбирает диапазон. Кальмар – чем бы он ни был – на таком расстоянии не регистрируется. Однако есть кое-что иное. Вдалеке, на самой границе зоны видимости сонара, что-то отдает призрачным эхом.
– Похоже на выступ, – замечает Галик.
– Еще чего. Слишком ровные края.
– "Сильвия Ирл?"
– Не тот пеленг.
– Может, нам следует сохранить курс. С учетом ограниченности наших ресурсов.
"Пинагор" сворачивает в сторону эха.
Галик поднимает визор.
– Как по-вашему, что это?
Визор Морено тоже поднят. Глаза у нее жесткие, как стекло.
– Давай выясним.
– Что ж, по крайней мере теперь мы знаем, – говорит Галик.
– Знаем?
– Почему Клиппертон – запретная зона. Почему МОМД… – Он качает головой. – Их купили.
"Пинагор" плывет над неоконченным пейзажем из пластика и металла. Рельсы, сетью расходящиеся во всех направлениях, превращают морское дно в шахматную доску; там, где они пересекаются, высятся веретеновидные башни. Принтеры размером с автомобили скользят по рельсам, сверлят дыры, откладывают яйца, извергают лужи горячей густой жидкости, которая, застывая, становится тверже базальта. Странные машины на реактивной тяге склеивают камень и металл в критических местах. Повсюду остовы недостроенных куполов, туннелей и трубопроводов, в которых змеятся связки кабелей и оптоволокна.
И все это лежит невидимое в темноте. Вся эта индустриальная активность скрыта под четырьмя километрами лишенной солнца черноты, за исключением тех мест, что выхватывают из мрака глаза и эхосигналы "Пинагора".
Галик присвистывает.
– Здоровенный будет модуль.
– Это не модуль. Это гребаный город. – Морено вновь сверяется с бортовой базой данных. – На картах не значится. Транспондеров нет. Эта штука совершенно секретна.
– Надо полагать, не все они собираются в Новую Зеландию.
Морено нажимает кнопку; там и сям на дисплее расцветают крапчатые радуги. На два часа тлеет алая рана, прерывающаяся скоплениями разнообразных механизмов.
– Утечка тепла.
– Источник энергии, – предполагает Галик.
– Эй, ты это видишь?
Он видит. Курс на восемьдесят пять градусов: что-то круглое и гладкое, аномально завершенное посреди всего этого строительного хаоса. В тепловизоре оно светится зеленым.
Прочный корпус.
Морено читает эхолокацию, словно гадалка.
– Атмосфера.
– Жилой?
Это может стать проблемой. Тот, кто пошел на такие меры, вряд ли обрадуется гостям.
Однако Морено качает головой.
– Больше похоже на бытовку бригадира. Место, где можно перекантоваться, когда спускаешься вниз, чтобы проверить свое детище. Тот, кто может позволить себе скрывать место такого размера, не станет рисковать, транслируя телеметрию. Но не могу представить, чтобы кто-то жил здесь постоянно. По крайней мере до тех пор, пока они не будут готовы переселиться сюда насовсем. А пока… – "Пинагор" уже поворачивает, – … там будет энергия. Пища. Даже койки.
