Мать Наты была упрямой. "Неразумно безоговорочно верить всему, что говорит другой человек", – постоянно твердила она. Это смущало Нату, ведь в таком случае и она не должна была верить словам матери. Ее мама всегда следовала своим установкам. Ната знала, сколько раз она нарушала закон Исиувы и выходила за ограду (пять раз). Мама говорила, что жителей Исиувы удерживало здесь отнюдь не это сухое бамбуковое ограждение. Через бамбук легко можно перебраться. Все дело было в словах, которые прочно засели у них в головах.
Мама научилась мастерски перебираться через забор, перемещаться во времени и пространстве, незаметно ускользать, никому не объяснив причины, поэтому в Исиуве часто забывали о ее существовании, а также о существовании Наты. Жители Исиувы очень удивлялись, когда эти двое снова появлялись, пытались вспомнить, откуда они взялись, недоумевали, почему они все еще находятся здесь, почему их до сих пор не принесли в жертву богам.
Чтобы не привлекать к себе внимания, Ната и ее мама перебрались на самую окраину поселения, где было множество скорпионов и где только самым недостойным жителям деревни позволялось строить свои лачуги. Вначале Ната винила мать, считая, что это она была во всем виновата, что она должна была прекратить свои споры со Старейшинами, во время которых утверждала, будто никаких свистящих богов не существует, а песок поглотил цивилизацию в результате глобальной экологической катастрофы. Она утверждала, что где-то далеко находятся другие процветающие цивилизации, и она собиралась найти их, надеялась, что вихрь времени отнесет ее туда. Она говорила, что видела этот вихрь своими глазами.
Поэтому когда мама поцеловала Нату в лоб и сказала: "Пойдем", та поняла, что жители Исиувы были правы – ее мама сошла с ума. Вихрь, который может унести людей в мир, где не было песка? Добровольно отправиться в дюны, чтобы тебя проглотили боги?
Разумеется, она отказалась идти. Мама пыталась убедить ее, но после долгих споров все кончилось тем, что они обе начали громко кричать друг на друга под крышей их жалкой лачуги. Мама сказала, что она просто пытается спасти их, а Ната напомнила ей, что Исиува тоже пытается их спасти, поэтому они и должны следовать правилам. Тогда мама поняла, что Ната никогда полностью не подготовится к тому, чтобы уйти с ней. Поэтому она связала ей руки и ноги, пока та спала, заткнула кляпом рот и положила в тележку, однако не смогла довести ее даже от своего дома до ограды. Она развязала Нату, и Ната убежала прочь со всех ног.
Она примчалась обратно в их лачугу и ждала, пока мама вернется, ведь, разумеется, не существовало никакого вихря времени и не было никакой волшебной песчаной бури, которая летала над дюнами, разыскивая людей, чтобы спасти их. Поэтому она все ждала.
И ждала.
И ждала.
Пока дюны не засвистели.
"Мы занимаемся своими делами, – говорил Вождь жителям Исиувы. – Мы остаемся в живых только потому, что довольствуемся тем, что имеем, и ничего больше не ищем".
Ната легко находит Тасе. Маленького мальчика, тощего, с острыми локтями и глубоко ввалившимися, бездонными, как море, глазами. Его невозможно увидеть в свите Вождя. Он всегда где-то еще (но даже когда он оказывался рядом с Вождем и его окружением, мысленно он все равно был где-то далеко). В Исиуве считали, что Вождю не повезло с сыном; он был болезненным ребенком, вечно витал в облаках. Возможно, это даже хорошо, что его невозможно было отыскать, что он вечно где-нибудь бродил.
Ната находит его около старых заброшенных домов, где прежде жили те, кого забрали дюны. Где-то здесь, среди этой свалки, лежали лучшие мамины инструменты, различная утварь, а также находки из старого мира, которые ей удалось отыскать, и которые она не позволила конфисковать в пользу архива Старейшин. Все это оставалось здесь, в их старой хижине, которую снесли, чтобы ее невозможно было больше восстановить. Ее бы вообще сожгли, если бы Исиува могла себе такое позволить, но в нынешние времена огонь стал слишком опасным.
Тасе сидит на корточках посреди всего этого, его ноги испачканы в золе. Под ногами у него какие-то обломки, в руках – дощечка, и он пишет что-то белым камешком по ее отполированной поверхности. Тасе – единственный сын Вождя, еще до рождения ему было уготовано стать его учеником; ему выпал шанс стать будущим Исиувы. И он проводит много времени со Старейшинами, в основном учится писать разные значки, из которых состоит алфавит Исиувы, ее язык. Но он почти не общается с часовыми и со свитой. Большую часть времени он проводит в одиночестве, посвящая себя обучению.
Ната медленно подходит к нему. Он поднимает голову.
– Ты пойдешь со мной? – спрашивает Ната.
Мальчик перестает писать, его глазные яблоки так и пляшут в глазницах.
– Куда?
– Я собираюсь найти маму.
Он замирает, затем пишет что-то на своей доске.
– Твою маму?
– Да, – отвечает Ната.
Он снова на секунду задумывается.
– И мою маму тоже?
Мгновение Ната молчит. Всем известна история матери Тасе, жены Вождя. В Исиуве говорят, что она была заблудшей, безумной, как и мама Наты, все время говорила о том, что ей нужно уйти в какое-то другое место. Жители деревни считают, что Вождь поступил правильно, когда позволил Исиуве предложить ее в качестве подношения богам, жившим под дюнами, чтобы успокоить их гневное дыхание.
– Возможно, – говорит Ната.
Тасе снова делает какие-то записи, затем откладывает доску и камешек, встает и отряхивает свой зад.
– Хорошо, – говорит он.
Ната всегда знала, что, когда придет время, все окажется совсем просто. Тасе никогда здесь, по сути, не было. Душой он всегда был где-то в другом месте, но в Исиуве этого не замечали. Однажды, когда Ната спросила его, почему он учится только писать, Тасе ответил, что ему это пригодится, когда он выберется отсюда. Именно тогда она поняла, что он был таким же, как ее мама и как его мама.
– Ты знаешь, где меня можно встретить, – говорит Ната. – Приходи в сумерках, когда часовые будут пьяны. И никому не говори.
– В сумерках? – спрашивает он. – Сегодня лунный день. Сегодня они будут свистеть.
– Да, – отвечает Ната. – Вот именно.
"Все, кто уходит, принадлежат богам, – говорит Вождь Исиувы. – Нельзя позволять им возвращаться".
В первый раз Ната ушла недалеко. Она не нашла ничего, кроме песка и солнца, которое, казалось, было повсюду. Когда день начал клониться к вечеру, дюны стали отбрасывать на нее тени. Ната обнаружила высохшие скелеты людей и животных и несколько предметов, которые она никогда прежде не видела, и решила забрать с собой. Вода закончилась. Она так и не нашла маму, даже ее мертвого тела. Не отыскала она и вихря, который отнес бы ее к маме.
Часовые обнаружили ее, когда она вернулась к забору. Они набросились на нее, их лбы блестели под капюшонами плащей, длинные лица были покрыты морщинами и ничего не выражали. Не проронив ни слова, они окружили ее. Да и кому нужны слова, когда существует негласный договор?
