Они все сделали по правилам, пронесли Нату через деревню на покрытых резьбой церемониальных носилках, представляя ее как жертву, как назидание остальным, к чему приведет избранный ею путь: к смерти прямо в пасти богов. Жители Исиувы покинули свои хижины и столпились вокруг часовых, грустно качали головами, перешептывались, показывали на нее пальцами. Они пытались дотронуться до Наты, возможно, из жалости, возможно, из солидарности, а может быть, хотели спросить: "Зачем?" Часовые отталкивали их руки. Но люди не желали уходить.
У хижины Вождя – отдельный двор в центре поселения, она здесь самая большая и единственная в своем роде, – помещение, состоящее из нескольких комнат, в их числе – приемная. Именно в ней Ната и предстала перед ним. Жители Исиувы столпились вокруг хижины. Вождь ничем не отличается от других мужчин в деревне, разве что немного полнее, а его лоб всегда нахмурен. У него такие же, как у остальных, одежды, такой же плащ, единственный знак отличия – головной убор, сплетенный из хрупких бусин. Ната знает, что его положено передавать от Вождя к Вождю.
Решение было быстрым и простым. По традиции, Ната не могла вернуться в деревню, иначе бы это разгневало богов и дюны продолжили бы свое наступление на Исиуву. Ее отправят обратно, и она ничего не сможет взять с собой, даже плащ. И тогда она легко и быстро попадет прямо в пасть богов дюн. Благодаря этой жертве еще много лун ничто не будет угрожать порядку в племени, который поддерживался с такой тщательностью и который она едва не нарушила своей беспечностью. Боги все поймут. К тому же это было одолжением. Ведь она же сама хотела уйти. Но Тасе… он все изменил. Прямо во время суда, не проявляя никакого уважения к происходящему, он подбежал к Нате и сел на колени в центре приемной около найденных ею сокровищ, которые она положила перед собой. Тогда он был младше, меньше ростом. Он коснулся ее волос и улыбнулся. Погладил ее по уху. Достал кусок хлеба, который прятал за спиной, и предложил ей. Она взяла и стала жевать его.
Жители Исиувы затаили дыхание и ждали. Тасе никогда ни к кому не проявлял интереса, несмотря на все старания Вождя. Даже его няньки не могли заставить его что-нибудь сделать. Он всегда держался особняком, и Вождь смирился с тем, что его сын проведет всю свою жизнь в одиночестве. Для Тасе не было места в мире будущего, где выжить можно лишь посредством всеобщей сплоченности и порядка. Но с этим Вождь еще не готов был мириться, в его душе все еще теплилась слабая надежда относительно Тасе, надежда, которая неожиданно вновь вспыхнула.
Вождь откашлялся и попросил пока поместить Нату под охрану. Она провела взаперти весь день и поняла, что ее не выгонят из деревни.
Беглецов никогда прежде не оставляли в деревне. Наказание всегда было одним и тем же после вынесения приговора суда: часовые открывали ворота и начинали выталкивать осужденного, пока он не оказывался в нескольких шагах от бамбукового забора. А затем ворота запирались, несмотря на все крики и мольбы. Но осужденные не уходили, и ветер приносил в Исиуву их крики о помощи. А затем боги дюн начинали свистеть, тогда крики обрывались, наступала тишина, а Исиуве ничего больше не угрожало.
На следующее утро Нату вывели перед жителями Исиувы. Вождь сказал, что для нее это стало уроком. И не стоило вот так впустую прогонять ее только потому, что она по своей детской глупости последовала дурному примеру своей матери. Жрецы помолятся за нее богам во время их следующего путешествия в пустыню, а она в это время должна будет работать во благо племени. И работа ее будет заключаться в том, чтобы стать верным товарищем Тасе, помочь ему приспособиться к жизни в обществе, стать сильнее и подготовиться к той роли, которую ему предстояло выполнять в будущем.
Жители Исиувы бормотали что-то себе под нос, кивали, хвалили мудрость и доброту Вождя. И тогда Ната поняла, что мама была права: боги жили вовсе не под дюнами, боги – это слова, которые прочно засели у всех в головах. Тогда она и приняла решение, что непременно уйдет еще раз.
Когда жители поселения разошлись, Старейшины конфисковали в свой архив все ее находки. Тасе сидел на коленях в пыли совсем близко, едва не касаясь ее своим носом, дыхание мальчика участилось от волнения.
– Ты тогда почувствовала это? – шепотом спросил он. – Там, снаружи? Ведь так пахнет сила, правда?
Они уходят в сумерках, взявшись за руки. Их сердца бьются в унисон. Часовым труднее увидеть их среди песков в полумраке, когда уже невозможно различать отдельные предметы, а дюны вдалеке превращаются в смутные тени. У них нет фонаря, они ориентируются в темноте, опираясь лишь на воспоминания Наты, тащат с собой еду и воду, которую ей удалось раздобыть. Они надели тонкие плащи, чтобы двигаться быстрее. Ночью в пустыне холодно, и у Тасе начинают стучать зубы.
Всюду, куда ни бросишь взгляд, только песок, пыль и ветер, а еще гребни и вершины дюн – маленькие и большие. Самые огромные дюны, под которыми погребены руины погибших городов, что были здесь еще до Исуивы, образуют на горизонте тени, освещенные меркнущим красным светом. Ната и Тасе стараются не подниматься даже на самые низкие дюны, чтобы не привлекать к себе внимания. Песок под ногами прохладный и на нем хорошо видны следы. Ната знает, что с наступлением утра их легко смогут отыскать преследователи из Исиувы: достаточно будет одного верблюда или нескольких самых быстрых часовых.
Тасе почти все время идет молча. Он лишь немногим младше ее, но из-за своей молчаливости кажется не по годам взрослым. Ната помнит, как однажды повторила ему слова матери. Когда-то она в них не верила, но теперь все изменилось. "Ты сама по себе богиня. А еще ты – дюна, и дюны не станут проглатывать самих себя. Не позволяй Исиуве убедить тебя в обратном".
Ната видит, как Тасе кутается в плащ и смотрит вперед, он не сводит взгляда с темных очертаний на горизонте, напоминающих волны. Вождь не знал, что своим наказанием он позволил ей все осознать. Ната должна была стать компаньонкой Тасе, так как только она понимала, почему он был таким, ведь его мучили те же вопросы, что и ее. Они оба выросли, слушая непрерывный шелест, которым была наполнена Исиува, не зная, были ли они нормальными или такими же сумасшедшими, как их матери; все эти вопросы сплелись внутри их в тугой узел, развязать который можно было, лишь покинув деревню. Они всегда знали, что так или иначе им непременно удастся найти женщин, подаривших им жизнь и вдохнувших в них это пламя свободы, которое невозможно было погасить; что только там они обретут настоящий дом.
Они все дальше уходят от Исиувы, двигаясь по прямой в сторону дюн. Кажется, никто не преследует их, и это хороший знак. Ната надеется, что они доберутся до дюн прежде рассвета и в жаркий полдень смогут отдохнуть в их тени. Но они уже так долго бредут по песку, что их ноги устают. Волнистые очертания дюн по-прежнему маячат где-то вдали, и Ната не знает, сколько до них еще идти, однако они уже достаточно отошли от Исиувы и можно передохнуть.
У них есть немного хлеба и жареных термитов. Ната дает Тасе выпить его порцию воды на сегодня, а сама довольствуется сахарным тростником. Она жует его и размышляет о том, что скажет маме, когда найдет ее. Она так сосредоточилась на своем желании уйти и совсем забыла о том, что, возможно, она вовсе не обрадуется встрече с мамой, а узел в ее груди затянется еще сильнее, и она никогда не простит ее за то, что та ушла, что не пожертвовала всем и не вернулась за ней. А еще она не готова услышать те ответы, которые может получить от матери. Возможно, именно поэтому она уговорила Тасе пойти с ней, невзирая на все трудности. Возможно, она пытается повторить все заново, чтобы все исправить.
