Кишащая муравейником абордажная команда потекла на вражескую палубу.
К этому моменту Волков успел тщательно прицелиться и выбить одну частящую по ополченцам пушку на верхней палубе. Туда же, в район кормового каземата перезарядившиеся бойцы метнули по паре термобарических гранат. Более стрелять по крейсеру было чревато, можно было угодить в заполонивших палубу «рюриковцев» – а по виду они явно давили жалкие попытки англичан противопоставить организованный отпор.
Хуже было на берегу. Там британцы сумели воспользоваться артиллерийской поддержкой, заняв оборону за естественными укрытиями, и били дружными ружейными залпами, что говорило о централизованном, офицерском командовании. Ко всему их продолжала поддерживать казематная пушка.
В конце концов, до нее добралась абордажная команда, заткнув.
А засевшая на скале волковская «четверка», отстреляв последние «выстрелы» к РПГ по лагерю (благо остатки были термобарические), пустила в ход подствольники, кладя гранаты эффективным навесиком в самую неприятельскую гущу.
Почувствовав слабину, камчатская дружина, озлобленная потерями, с ревом кинулась в бросок.
– Ну, все! Хана им, – Волков перевел прибор на крейсер – там все активное действо переместилось в трюмы… на добитие, пленение. На палубе лишь небольшое неторопливое движение – раненые ли, или просто по наклонному настилу не очень-то попрыгаешь.
«Лена» крепко прижата, притянута канатами. Буквально за ее «спиной» маячит «Камчадал».
– Тащ лейтенант, – тревожно известил боец по правую руку, – я что-то не слышу больше наших пэкаэмов.
Волков хотел поправить, что по лагерю бить уже нельзя – там все перемешалось.
Но боец добавил:
– …и ребята по рации не отвечают!
Лейтенант сам быстро щелкнул на передачу:
– «Углич!» «Углич!» Ответьте!
Безрезультатно.
– Твою ж мать!
Поспешили вниз к подножию сопки, впрочем, не забывая об осторожности, прикрывая друг друга.
Первого нашли быстро…
– Что?!
Склонившийся над телом морпех едва покачал головой… но было понятно.
Волков сквозь зубы шипел проклятия и маты, озираясь – где командир «двойки?»
– Тащ лейтенант, – донесся голос из темноты, – а Серега жив. Похоже, контузия.
Кинулись туда, и только боец, осматривавший убитого товарища, озадаченно тормознулся.
– Их, видимо, накрыло снарядом, – бинтовал руку пострадавшему боец, – с того лядского каземата, что долбил куда попало. Вот шальной и прилетел.
– Что с ним?
– Посекло малеха. И говорил уж – контузия. Все признаки.
– Серьезно? – Припал рядом на колено лейтенант. Склонил голову… так и хотелось сказать «буйну». Нет – виноватую. И не по Сереге – этот выкарабкается. Вот «второй номер» – тот все… «двухсотый».
Так и пошло в эфир:
– «Ямал!» У нас один «трехсотый», легкий, – и тяжело через паузу: – и один «двухсотый».
Молчание, пауза в ответ. Затянувшаяся, зажатая пауза. Наконец высвободив, не закончив:
– П… – очевидно, «повторите», но чего уж тут повторять, когда четко по-военному доложили.
Поголовно, поименно всех морпехов на «Ямале» не знали! Но уже отождествляли как «своих», оторванных от своего времени, заброшенных в чужое… варясь в общем «котле».
И теперь эта потеря примерялась в том числе на себя, и резала ножом по сердцу и восприятию.
По крайней мере, капитан… Чертов реагировал на это именно так:
«Теряем людей. Я теряю своих людей!»
– Требуется эвакуация? – чуть погодя последовал его сухой вопрос.
– Отбудем штатно, – не менее скованно ответил Волков. Без всяких «почти», только понятно, что с двумя «единицами» на носилках.
Может, и хотел чего добавить, но канал с «Ямалом» перебил настойчивый оперативный вызов. Зов! Говорил боец, оставшийся с убитым:
– Командир! У нас проблема!
* * *
При других обстоятельствах капитан кэптен Фредерик Александр Уорден ни за что бы не задумал такой риск – войти в совершенно незнакомую бухту, ночью, не зная ни глубин, ни возможных рифов, щупая акваторию и береговое нагромождение скал лучами прожекторов и грузилами лотов. Только и была надежда вся – на относительно подробную карту с обозначенным вырезом акватории, да на старого опытного уоррента, которому случалось бывать в этих широтах.
К тому часу уже еле ползли, управляющий момент на руле был мизерный и отрабатывали фактически одними машинами. Поэтому промер лотом глубин оказался своевременно корректен.
Состояние корабля Его Величества «Кресси» оказалось много хуже, чем первоначально докладывали. Крен достигал уже более двадцати градусов, и вода продолжала поступать, несмотря на усилия экипажа.
В конце концов, в выкриках нервных докладов, найдя первую же подходящую отмель приемлемой, Уорден решился отдать приказ – выброситься на берег.
Хоть и «выброситься» сказать было бы не совсем правильно – на «самом малом» днище уныло зубовно проскрежетало, заскользило, носовая часть корабля чуть приподнялась, вползая на прибрежную гальку. Фактически просто сели на грунт, как шли, так и привалившись на правый борт.
Тем не мене, это спасло корабль от полного утопления и дало благодарную передышку, оставив беснующийся ночной океан за высокими сопками.
Искать виновных на стороне – знакомое свойство психики.
Фредерик Уорден – не исключение, и обоснованно считал, что в столь невыгодное положение (и это мягко сказано) их вогнали несуразные, неадекватные для той обстановки приказы, исходящие непосредственно от столичного куратора.
Впрочем, легче от этих самооправданий не становилось. Виновных потом назначат в Лондоне, и кэптен подозревал «кого». Но так или иначе, именно ему надо будет выбираться из этой отвратительной переделки.
Телеграф пока не удалось полностью починить. Хрупкий аппарат работал только на прием, и обнадеживающим фактором регулярно фиксировали шифротелеграммы от «Дрейка»… хриплыми помехами, слабым, пробивающимся через материковые возвышенности сигналом, но…
Но беда в том, что Джеллико представления не имел, где их искать.
И кэптен Уорден здраво принимал неизбежное – придется рассчитывать только на свои силы. Рассчитывать, что Джон Джеллико случайно заглянет в эти глухие места, было бы сомнительно. Тем не менее Уорден распорядился организовать пост наблюдения за морем и выбрать для этого оптимальную точку – на мысе при входе в бухту. В конце концов, и враг не дремлет.
С утра, едва забрезжил рассвет, чумной сигнальщик брандвахты случайно в бинокль высмотрел постороннего на близлежащей сопке, по виду охотника из местных. Всполошил вахтенных, поднял дежурных караульных.
