2 ЕСЛИ ВЕРИТЬ ОКТАВИЮ 
Когда в 48 году до н. э. в Александрии Юлий Цезарь впервые встретил Клеопатру, у неё ещё не было «истории». За пределами Египта о ней мало кто слышал, нрав её был никому не известен, и сознательная её жизнь, в сущности, только начиналась. В собственных записках, относящихся ко времени, проведённому в Египте, Цезарь, называя себя, как всегда, в третьем лице, упоминает о ней кратко и холодно: «Он решил, что царь Птолемей и его сестра Клеопатра должны распустить каждый своё войско и править совместно». Так входит в историю Клеопатра — не получая торжественного приёма можно сказать, бочком, в качестве сестры такого-то.
Пребывание Цезаря в Александрии послужило темой бесчисленных историй — романтических, Эротических, бытописательных. Но в его записках мы не встретим и следа очаровательной восточной царевны, не найдём и вообще ничего о любви, как, впрочем, и о деньгах, которых он требовал от египтян. Он признается, что принял участие в конфликте Птолемея и Клеопатры, но не приводит ни сексуальных, ни материальных мотивов этого своего вмешательства, утверждая, что лишь, выполнял свой долг, ибо «ссоры в правящей династии затрагивали интересы римских граждан и его самого как консула».
У Цезаря были все основания для сдержанности — он писал не для того, чтобы позабавить приятелей, а для наставления грядущих поколений. Он и так пользовался репутацией отъявленного бабника. Светоний пишет, как его легионеры, с победой возвращаясь в Рим из очередного похода, распевали:
Снова в Риме наш плешивый,
Горожане, прячьте жён!
Деньги, что для нас нашли вы,
Галльским шлюхам роздал он
[4].
Тем не менее любовным утехам он предавался лишь в часы досуга, и эти победы, насколько можно судить, не были элементами создаваемого им самим образа. Совершенно очевидно, что этим подвигам не находилось места в своде тех героических деяний, который он предназначал потомству.
Трубить об этой интрижке на всех углах было не в его интересах. Напротив, если бы стало известно (как оно и произошло впоследствии), что Цезарь из-за прелестной царевны застрял в Александрии, подвергая опасности и себя, и свою армию, это всерьёз повредило бы его репутации мудрого военачальника и человека чести. Кроме всего прочего, Цезарь был женат. Прибыв в Рим, он вернулся и к своей жене Кальпурнии. И когда Клеопатра последовала за ним, её со всей свитой поселили во дворце на южном берегу Тибра не как супругу Цезаря, а как «высокую гостью». Конечно, никто не мог запретить Клеопатре надеяться, что он разведётся с Кальпурнией и женится на ней, признает Цезариона своим сыном и наследником. Но он погиб, и мечты эти так мечтами и остались. При жизни он ни разу не упомянул прилюдно об их связи и по вполне понятным причинам не желал, чтобы какие-нибудь свидетельства о ней остались после его смерти.
Вероятней всего и — в контексте этой книги — важнее всего, что Цезарь не видел в этом приключении ничего особенного. Клеопатра была не единственной его любовницей и даже не единственной царицей, бывшей его любовницей (Светоний упоминает в их числе нескольких венценосных особ, особо называя Эвною, жену мавританского царя Богуда). Когда Цезарь появился в Египте, Клеопатра была лишена власти и находилась в изгнании. Когда он покинул страну, она вернула себе престол, но лишь потому, что Цезарь счёл это нужным. Как бы притягательна ни была она для него, Клеопатра оставалась в его глазах обыкновенным человеком.
Проживи Цезарь ещё лет двадцать, он обнаружил бы, вероятно, что она пользуется славой неотразимой искусительницы, что у одних его роман вызывает горькую зависть, а у других — сожаление, что в нём видят вершину эротического блаженства, безрассудное приключение, испытание отваги. Таков исходный материал легенды. Сколь бы привлекательной Цезарь ни находил Клеопатру, какой бы замечательной ни казалась она ему, как бы упоительны ни были их отношения, он, без сомнения, счёл бы эту легенду вздором. Попав в Александрию, он не ждал от своей встречи с царицей ничего особенного. Даже после того, как он узнал её, даже если на какое-то время увлёкся ею или влюбился в неё, Цезарь всегда был прежде всего политиком и потому видел в Клеопатре главу одной из многих вассальных держав, благодаря которым он завоевал полмира. Она была последней представительницей старой, увязшей в долгах династии. У Рима её отец купил право царствовать; с соизволения Рима она наследовала это право. Лишь одно обстоятельство придавало ей вес в мировой политике при жизни Цезаря (и этим обстоятельством он предпочёл пренебречь): именно Клеопатра, а не Кальпурния подарила жизнь его сыну.
И сказанное о ней в «Записках» отражает не личное отношение к ней — оно остаётся скрытым, — а его представление о её роли в обществе. Клеопатра Цезарю показалась существом незначительным. И в книге его она предстаёт условным значком, пробелом, обозначением.
Ко времени своего самоубийства и по прошествии восемнадцати лет после первой встречи с Цезарем Клеопатра уже стала легендой. Слава той юной царицы, которую Цезарь когда-то был вынужден представить своим читателям, гремела по всему Средиземноморью. Даже те, кто никогда не видел её, знали — или полагали, что знают, — о ней очень многое, имели представление о её характере и о её значении в тогдашних международных делах. Представление это строилось не на фактах и не на личном опыте, а на ворохе предвзятых мнений, на рассказах, — по большей части вымышленных. Она была ещё жива, а события её жизни уже были особым образом отобраны, извращены и перекроены с таким расчётом, чтобы они вписывались в контуры легенды — легенды, хотя и основанной на фактах, имевших место в действительности, но умышленно и самым решительным образом перетолкованных.
Авторство принадлежит её врагу Октавию, для которого эта легенда была пропагандистским оружием в борьбе против Антония и Клеопатры. Это блестящее произведение, и выглядит оно столь правдоподобным отчасти благодаря тому, что отсылает к архетипам и предрассудкам, прочно устоявшимся уже ко дню рождения Клеопатры, а отчасти благодаря своей безупречной форме. Даже в исторических хрониках имеется неразрушимая трагедийная структура: она вот уже две тысячи лет доказывает свою жизнеспособность, но создана была для сиюминутной выгоды и с циничным расчётом. Как и все трагедийные сюжеты, этот тоже кажется детерминированным телеологически. Он не только вёл к заранее просчитанному и неизбежному финалу, но и должен был его приблизить. В финале этом — падение Антония, отчаяние Клеопатры, триумф Октавия.
Это история героя — великого, но небезупречного человека, погубленного страстью к коварной царице. Эта история рассказывает о том, как Антоний, околдованный Клеопатрой, лишился разума и власти над собой. О том, как сексуальность Клеопатры сломила его волю и подчинила его себе. О том, как она своими искусными уловками приворожила, одурманила, очаровала его и добилась того, что он утратил себя как личность, сделался её рабом. Именно в контексте этой истории сформировался и обрёл очертания тот перешедший в легенду характер Клеопатры, который создавался непримиримой враждебностью, — отсюда и черты варварки-распутницы, не знающей удержу в своих желаниях. Однако пропаганда Октавия использовала и ходы стратегически более изощрённые, чем просто поношение и хула, и не в последнюю очередь усилиям своих врагов Клеопатра обязана тем, что её образ в глазах потомства наделён столь притягательной силой. Это Октавий в своём постоянном и неустанном стремлении опорочить и принизить её приписал ей такую красоту и неодолимую обольстительность, что ради обладания этой женщиной великий муж с радостью отказывается от своего величия.
