ЧАСТЬ II
4 САМОУБИЙЦА 
Итак, Клеопатра умерла, но имя её осталось жить в веках. Она жаждала бессмертия, и если считать многовековую посмертную славу некоторым видом бессмертия, то она его получила. Правда, слава эта, подобно хамелеону, на протяжении двух тысяч лет часто меняла свою окраску. Это скорее зеркало, в котором отражаются лица зрителей, тех, кто снова и снова вглядывается в её непостижимый образ, пытаясь разгадать её загадку, но видит не лицо царицы, а своё собственное отражение.
В период заката Римской империи образ Клеопатры под влиянием распространения христианства становится олицетворением чувственного удовольствия и греховности, поскольку удовольствие начинает восприниматься как грех. Однако в период Средневековья и в начале эпохи Возрождения появляется совсем иная трактовка образа древней царицы, прямо противоположная представлению о нечестивой, но красивой обольстительнице. Джеффри Чосер в середине XIV века, а также целый ряд предшествующих и последующих поэтов и романистов видят в Клеопатре эталон женской добродетели: она совершила героический акт, тот единственный подвиг, каковой может очистить женщину от изначально присущей ей скверны, — она покончила с собой из любви к мужчине. Все остальные черты её характера отходят на задний план, на первом месте стоит самоубийство, и им она очищается от всех прочих грехов. Однако и в этом есть своя некрасивая сторона, поскольку, как пишет Блаженный Августин, добродетельная женщина, покончившая с собой, уже не может считаться добродетельной, раз отняла жизнь у невинной жертвы (самой себя). И всё же самоубийство Клеопатры большинство воспринимают на ура. Убив себя, она превращается в хорошую женщину. За этим лежит — не высказанное прямо, но подразумеваемое — мнение о том, что убитая женщина (она сама) в принципе не могла быть хорошей, ибо, подобно всем женщинам, занимающимся сексом, была «дурной» по определению.
«Incipit legenda Cleopatrie, Martiris» — «Так начинается история Клеопатры-мученицы», — пишет Чосер в самом начале «Легенды о достославных жёнах». В прологе рассказывается, что на поэму его вдохновил Бог Любви, что автор намеревается восславить женскую добродетель на наиболее впечатляющих примерах. Некоторые поздние критики подозревали, что, поставив Клеопатру на первое место в своём списке добродетельных женщин, Чосер проявил своё ироническое отношение. Однако подобное предположение — явный анахронизм. Во времена Средневековья образ Клеопатры однозначно стоял в том же ряду, что и образ Пенелопы или Дидоны, и был примером и образцом верности, терпения и самоотверженности. Джон Гувер, современник Чосера, так описывает Клеопатру в своей «Исповеди влюблённого»:
...царицы скорбь,
Что выбрала себе расплату,
Оплакивая горестно утрату
Антония, которого любила.
Она в расщелину со змеями ступила —
Так совершилась Клеопатры смерть.
Вся трагическая история Клеопатры, её усилия на государственном поприще, её жажда власти и честолюбивые замыслы — всё это исчезает бесследно. Чосер, Гувер и многие другие авторы видят и ценят единственное предполагаемое се достоинство — добровольный уход из жизни из-за смерти любимого.
Традиция эта сохранилась и позже. В последующие два столетия множество античных рукописей было найдено, переведено и адаптировано для чтения. В 1551 году Джулио Ланди пишет на основе Плутарха «Жизнь Клеопатры, египетской царевны». В 1559 году Жак Амио перевёл «Сравнительные жизнеописания» Плутарха на французский, а двадцатью годами позже Томас Норт осуществил перевод версии Амио на английский. Но ещё прежде, чем античные источники дошли до читающей публики, драматурги стали использовать сюжет, связанный с Клеопатрой, для трагедий. В течение второй половины XVI века множество Клеопатр продефилировало по европейским сценам. На протяжении шестидесяти лет (прежде чем за дело взялся Шекспир) авторы разных национальностей приложили руку к созданию трагедий о Клеопатре: Чезаре де Чезари и Джованни Батиста Джеральди Цинтио в Италии, Этьен Жодель, Робер Гарнье и Николя де Монре во Франции, Ганс Сакс в Германии, Мэри Сидней (перевод Гарнье), Сэмюэль Дэниел и Сэмюэль Брендон в Англии. Произведения их, очень разные и по стилю, и по морали, и по художественным достоинствам, тем не менее имеют одно разительное сходство, лишь частично объяснимое требованиями трагедийного жанра. Во всех этих трагедиях смысл и суть жизни Клеопатры заключаются в её смерти.
«Мне незачем жить, когда умер мой господин, — сообщает Клеопатра у Джеральди Цинтио. — Он был для меня всей жизнью, без него и жизнь как смерть». Чувство очень трогательное, но несколько ограничивающее. Конечно, если считать Клеопатру только возлюбленной Антония, тогда, вероятно, и стоило бы её похоронить вместе с ним или сжечь на погребальном костре, как некую вещь, принадлежавшую ему при жизни, как, например, его любимый меч, или пару сапог, или какую другую неотъемлемую от него собственность, с которой он не расставался и которая не имеет своего, отдельного от него существования. Героини чосеровской «Легенды о достославных жёнах» также не желают ничего другого в своей жизни, что бы выходило за рамки их любовных отношений. И именно это их самоуничижение, их готовность жить только ради мужчин и является их основной добродетелью. Дидона, в этой версии скорее патетическая, чем трагическая, всходит на жертвенный костёр, когда узнает, что она брошена. Фисба закалывает себя мечом, чтобы не быть разлучённой с Пирамом. Наиболее высоко оценивается здесь Клеопатра, которая в надгробной речи, обращённой к Антонию, говорит, что с того благословенного мига, как она поклялась жить только ради него, она ни разу не изменяла своей клятве. После чего она добровольно спускается в яму со змеями. Чосер высоко, хотя и несколько превратно оценивает её подвиг, замечая: «Каким же должен был быть тот мужчина, что горе о нём подвигло её на такое!»
Смерть ради любимого, которую приписывали Клеопатре, была уважаемой добродетелью по законам жанра куртуазного рыцарского романа. Настоящий рыцарь должен был продемонстрировать свою привязанность, преодолевая жестокие испытания и не раз подвергая свою жизнь опасности ради прекрасной дамы (независимо от того, отвечает она на его любовь или нет). Самоубийство из-за любви также почиталось. И если чосеровская «Легенда о достославных жёнах» больше напоминает не пантеон добродетели, а каталог трупов, то это связано с прямым заимствованием повествовательной схемы мартирологов, то есть Житий святых, которые выполняли в средневековой культуре функцию укрепления моральных устоев. Адаптируя христианские формы к новым веяниям придворной светской культуры и воспевая Бога Любви, Чосер следовал общепринятой литературной норме своего времени. Другим примером того же рода может служить «Исповедь» Гувера, где Клеопатра шествует в толпе святых по зелёной прогалине, напоминающей о небесных райских полях. В этом занятном жанре присутствуют десять заповедей» любви; «заутрени» и «хвалы» любви распеваются птицами, а молитвы возносятся Венере. На одной из иллюстраций французского манускрипта конца XV века изображены Антоний и Клеопатра, стоящие бок о бок на зелёной лужайке. Он в полном облачении втыкает в себя меч невероятной толщины. Она в одежде, аккуратно спущенной до пояса, в головном уборе прикладывает двух змей к груди. Некий намёк на эротизм делает эту картинку забавной для наших современников. Однако для того периода такие полуобнажённые фигуры были шаблонным приёмом изображения святых и мучеников, поскольку только так можно было идентифицировать того или иного страстотерпца — через показ ран или других деталей, эмблематически отражавших его или её подвиги или мучения. Имя Клеопатры упоминается в ряду мучеников ещё в ранний период христианства. В самом конце II века карфагенский христианский апологет Тертуллиан пишет обращение к группе преследуемых и заключённых в темницу верующих, призывая их, если потребуется, принять мученичество за веру. Он приводит в пример мужество язычников. Язычники были способны на доблесть, и даже женщина «с радостью приняла смерть от хищников более страшных, чем бык или медведь». «Клеопатра дала укусить себя аспидам, чтобы живой не попасть в руки врагу». Интересно, что, говоря о ней, как об образце храбрости и достойного поведения, он закрывает глаза на многочисленные сексуальные связи Клеопатры. И это пишет Тертуллиан, считавший, что самое «лучшее для человека — совершенно избегать женского пола», и ставивший девственность на первое место. Впрочем, мертвецы неизбежно целомудренны, даже если они женского пола.
