«Я терял королевство за королевством, провинцию за провинцией — наиболее прекрасную половину вселенной... но более всего я оплакиваю Египет, который занимал такое место в моём воображении, что теперь я могу лишь с грустью об этом вспоминать». Так описывал де Нерваль свои путешествия. Репутация сада сексуальных наслаждений утвердилась за Египтом издавна. Ещё Октавий использовал в борьбе против Клеопатры предубеждения римлян. Английский путешественник, чьи записки были опубликованы в 1598 году, описывает Нил и Каир так, будто за всем этим стоит образ Клеопатры, плывущей на ладье: «Вверх и вниз по воде плавает множество лодок, полных изящных девушек и красивых женщин, которые поют, едят, пьют, веселятся, загорают. Женщины этой страны великолепны и одеты в богатейшие наряды, украшенные золотом, драгоценными камнями и украшениями баснословной ценности, и они очень сексуальны, так же как их мужчины».
Автор не сообщает, откуда он почерпнул сведения о египетском либидо, а описания развлечений на воде вряд ли заслуживают доверия. Более поздние путешественники приходили примерно к таким же выводам на столь же сомнительных основаниях. Эдвард Лейн в книге «Нравы и обычаи египтян», опубликованной в 1836 году, заявляет, что «египетские женщины по характеру настолько распущенны, настолько превосходят в этом любых других женщин, что даже сомнительно, можно ли их отнести к цивилизованным народам... большинство их надо держать для безопасности под замком». Такой «характер», очевидно, и возбуждает, и нереспектабелен (Эдвард Лейн купил в Египте женщину-рабыню, на которой позже женился).
С начала XIX века порочная репутация страны Клеопатры стала распространяться и на Ближний Восток. В недавнем исследовании Раны Каббани прослеживается процесс постепенной эротизации взглядов европейцев на воображаемый Восток. Это началось ещё во времена Крестовых походов, затем было подтверждено любознательными путешественниками типа Жана Шардена, который в 1686 году сообщал, что женщины там распутны и ленивы, целый день проводят в постели и курят, а маленькие девочки-рабыни делают им массаж. И наконец, такое представление окончательно укрепилось после публикации в 1704 году «Тысячи и одной ночи». О том взгляде на Восток, который утвердился после издания и огромного успеха сказок, говорят, например, такие слова в письме Александра Поупа к леди Мэри Монтегю, которая в тот момент совершала путешествие на Восток: «Я должен услышать, что к вам в первую же ночь явится в видении Магомет, после чего вы утратите душу. С этого благословенного момента ваше прекрасное тело получит полную свободу выполнять все те приятные функции, для которых оно и предназначено». Бесстыдная, не обременённая христианским сознанием и душой восточная женщина стала наиболее частым олицетворением западных эротических фантазий.
Частично отождествление Востока с сексуальной свободой выросло из убеждения, которое существовало ещё во времена Аристотеля, что жители солнечных южных стран более темпераментны и чувственны, чем их более сдержанные и холодные северные собратья.
Клеопатра XIX века окружена чёрными слугами, которые символизируют страстный и чувственный юг. На картине Фредерика Сэндайза 1866 года Клеопатра сияет белизной на фоне фигур трёх негритянок, едва различимых, — заметны лишь пышные курчавые чёрные волосы и пухлые губы. Перед ней на коленях стоит чёрный прислужник. Клеопатра в пьесе Сарду объясняет, что она не похожа на римлян: «Дочь Греции и Египта, я принадлежу к другой расе. Африканское солнце, что позолотило мою кожу, пылает в моей груди горячим огнём». В пьесе Дельфины де Жирарден, впервые поставленной на сцене в 1840 году, главную роль исполняла знаменитая еврейская актриса Рашель, Клеопатра по ходу пьесы заявляла в разговоре с Октавией, что она стыдится цвета своей кожи — «признака чувственности», а затем ругает жаркое солнце Африки, что «насмехается над целомудрием» и горячит кровь.
Исключительная сексуальность и невыразимое наслаждение, которое способна доставить царица, — эта часть легенды о Клеопатре была разработана ещё Октавием. Легенда объясняла поведение Антония, который предпочёл власть над миром и честь низменным наслаждениям. Клеопатра XIX века, неистощимая и неутомимая дочь жарких африканских стран, может доставить мужчинам немыслимое удовольствие. В декадентском романе Жана Кантеля «Царица Клеопатра» героиню окружает аромат корицы и янтаря, её дыхание опаляет как пожар. Золотисто-нежного оттенка тело просвечивает сквозь дымчатую серебристую вуаль её одежд. Улыбка её обещает несказанную сладость и немыслимое наслаждение. Цари приплывают из далёких стран и ищут её любви, которая, по слухам, дарует такой неведомый чувственный восторг, что перед ним меркнут все земные блага. Тот, кто заслужил чести быть приглашённым к ней в постель, проходит длинную анфиладу гостиных, прежде чем оказывается в её спальне, в обстановке которой присутствуют все аксессуары женской чувственности. Три ступени из яшмы, золотые занавеси и две спящие рабыни-ионийки перед самым входом. Когда наконец мужчина проникает в святая святых, он оказывается в ослепительно белом пространстве, одновременно блистающем и мягком. Вокруг него — опал и алебастр, жемчуга и шкура белого медведя, перья белого ибиса, слоновая кость и украшенная бриллиантами прозрачная сеть. Раскрыв объятия, томящаяся Клеопатра увлекает его в постель; великолепное и ни с чем не сравнимое соединение уносит за пределы этого мира. Испытав такое наслаждение, можно спокойно и радостно умереть.
Клеопатра не только сдерживает обещание и дарует сексуальное наслаждение, она сама страстно его жаждет. Подобно сералю, где обитают женщины с повышенным либидо, лишённые удовлетворения (что так возбуждает фантазии европейцев), так и двор Клеопатры, где только женщины и евнухи, весь трясётся от подавленной сексуальной страсти. Когда Клеопатра Готье начинает придираться к Хармионе, та замечает: «Сразу видно, что царица не имела любовника уже... целый месяц». Клеопатра у Пушкина и в пьесе Дельфины Жирарден страдает от страсти, если не имеет мужчины. Клеопатра Сарду, когда Антоний уезжает, проводит в одиночестве бессонную ночь на бронзовой кровати, на открытой террасе высоко над городом. Снизу до неё доносятся звуки музыки на чьей-то свадьбе, что возбуждает в ней сексуальную зависть. Поднявшись на постели, она оглядывается в поисках гонца, который должен прибыть от Антония. «Ничего! Всегда ничего! Насколько я могу видеть... Ничего, кроме целующихся парочек, прогуливающихся неспешно под ночным небом, и с каждым поцелуем зовущих звёзды засвидетельствовать их любовь». В сонете Альберта Сэмейна дрожь ожерелья на полной груди царицы выдаёт скрываемую страсть. Ночь полна бархатного очарования, розовый свет заката освещает древние монументы, вдали слышны завывания крокодилов. Но под конец любовное томление Клеопатры находит себе выход. Когда ласковые и игривые порывы ветра, как будто рукой, ерошат её волосы, чувства переполняют её, и она разражается хриплыми стонами и всхлипами. В другом сонете того же Сэмейна ночь опустилась тяжёлым покрывалом на Нил, зажглись звёзды, Клеопатра же вдруг бледнеет, из глаз её текут слёзы, она содрогается от жара нахлынувших на неё чувств, от «змея желаний». Запах разгорячённого тела, «тёмного цветка секса», в ночном воздухе чует даже Сфинкс, спокойно лежащий в песках.
Но, естественно, подобные настроения обуревали Клеопатру только в отсутствие возлюбленного (Антония или Юлия Цезаря). Такое происходило с ней, когда она оставалась в одиночестве среди своих экзотических подданных, евнухов, рабов и придворных дам разных цветов, то есть когда ни одного мужественного западного воина не было на горизонте и некому было утолить её страсть и придать смысл её существованию, которое в их отсутствие сводится исключительно к сладострастию и чувству одиночества. Не случайно, что двор Клеопатры представляется сералем — местом, куда нельзя проникнуть мужчине, но которое взывает о проникновении. Восток, подобно женщине, не способен сам присмотреть за собой. Её «тайна» заключается в её иррациональности и капризности. Она ленива, бездеятельна и экстравагантна. Кроме того, её сексуальная жадность делает её несчастной: она сотрясается в ожидании неизвестного ей господина. В примере с Клеопатрой она чудовищно нуждается в том, чтобы Антоний (или Цезарь, или любой другой западный мужчина) овладел ею, изменил её, аннексировал, присоединил к своей мужественной здравомыслящей империи.
