– Ну это ведь ложь, – не поверил Владимир Васильевич, – очевидная провокация. Вы же знаете, как расследуются подобные дела. Должна назначаться экспертиза.
– Результаты экспертизы тоже прилагались. Но Вася мне рассказал, как было на самом деле. Девушка была едва знакома ему – красивая девушка, надо сказать: я встречался с ней потом уже после всего этого, чтобы разобраться… Василий сказал, что она позвала его, чтобы поговорить о какой-то своей проблеме… Ей угрожают, за ней следят… Он сделал глупость, что поверил всему, но она была такая скромная, невинная… Мне он сказал, что и сам прекрасно понимал, что домой к ней нельзя было идти, но почему-то… Оказавшись в своей комнате, она тут же закрыла дверь на ключ, спрятала его в карман… Потом стала рвать на себе одежду, а когда он попытался отобрать ключ и уйти, расцарапала ему лицо и стала орать и звать на помощь… Вполне вероятно, соседи сознательно участвовали в провокации: один из мужчин был ранее судим, второй запойный пьяница, да и их жены были такими же…
– Пусть все было так, как вы говорите, но лишать себя жизни из-за этого!
– Это ты сейчас так спокойно можешь рассуждать, а представь себе человека, для которого честь дороже всего. Ему проще было выстрелить в себя, изобразить это как заказное убийство и сохранить доброе имя.
– Не верю. Следствие, экспертиза показали, что на него напали, отец сопротивлялся и его застрелили, причем вторым выстрелом.
– Ни одного постороннего отпечатка на пистолете, кроме отпечатков твоего отца. Даже если бандиты действовали в перчатках или стерли отпечатки, то не было бы вообще никаких… но не это главное. Главное, что был мальчик…
– Какой мальчик? – не понял Владимир Васильевич.
– Свидетель, который сидел на подоконнике на лестничной площадке между вторым и третьим этажом, когда мимо прошел, поднимаясь наверх, отец его друга Володи. Василий Николаевич узнал его, поздоровался и сказал, что лучше бы мальчик шел во двор – солнце яркое и теплое. Зачем на подоконнике сидеть?
– То есть вы хотите сказать, что какой-то мой друг детства его видел, а потом не сказал мне об этом?
– Родители сами привели этого мальчика в отдел милиции, где он дал показания прибывшему оперативному сотруднику. Этот опер опросил мальчика в присутствии родителей, а потом попросил всех об этом не распространяться. Потому что время суровое – мало ли что… И они согласились.
– Опера звали Виктор Николаевич Корнеев?
Олег Ильич кивнул.
– А мальчик кто?
– Твой одноклассник. Его звали Павликом.
– Ипатьев? – не поверил Владимир Васильевич. – У нас в классе только один Паша, он же Павлик. Я не верю: он бы мне рассказал.
– Верь не верь, но откуда тогда я про него знаю?
Высоков молчал, смотрел на крыльцо, где о чем-то разговаривали его мать и любимая девушка. Настя, очевидно, рассказывала что-то очень смешное, потому что Елена Александровна смеялась.
– Я не знаю, что Каро собирается делать сейчас, – негромко произнес Олег Ильич, – скорее всего, потянется через самых близких тебе людей. И действовать будет жестко и не своими руками. Тюрьмы он не боится, но попасть за решетку – значит проиграть, а он уже много лет не проигрывает. За столько лет на свободе к нему ни одной предъявы от таких же, как и он, за то, что отжимает их бизнесы, расправляется с теми, кто пытается противостоять ему в криминальном мире, а в мире нормальных людей он спокоен за свою жизнь и свободу…
– Мне намекнули, что его кто-то прикрывает в нашем ГУВД на самом высоком уровне.
– Вполне может быть.
– Но дело против него возбудили.
– Дело возбуждает прокуратура, и тебе это хорошо известно. Дело возбудили, но он сделал ответный ход. Про убийство прокурора Марьянова слышал?
Высоков кивнул.
– Люди для гражданина Качанова – мусор. И неважно, кто эти люди – обычные граждане или блатные.
– Что же сами после смерти моего отца не назначили ему максимальное наказание?
– Я сделал все, что мог. Следствие не представило ничего такого, за что можно было упечь его на больший срок. А если честно, то на меня надавили. За себя я не боялся… То есть, конечно, получал угрозы, и мне было не по себе… Но мне было сказано, что Лену – я говорю о твоей маме – и тебя вместе с ней убьют и сделают это так, чтобы смерть эта была долгой и мучительной. Я поверил, потому что знал Качанова и понимал: это не пустая угроза. Если честно, я люблю Лену, давно, еще с той самой минуты как увидел ее впервые. Познакомил ее с лучшим другом…
– Я знаю эту историю.
– Если знаешь, то в чем ты меня обвиняешь? У меня дороже вас никого нет. Вы с мамой моя семья, и другой у меня нет. Сейчас у тебя появилась наконец девушка, и она тоже будет моей семьей, если у тебя с ней все серьезно.
– Я понял, – сказал Высоков.
И пошел к крыльцу. Тут же остановился, обернулся и спросил:
– Нотариус Антонина Гребенюк жива еще?
– Года не прошло после гибели твоего отца, как нотариус пропала, предварительно продав квартиру, свой «мерседес» и сняв все деньги со своих счетов. Но перед этим предупредила сотрудников своей конторы, что уезжает отдыхать, чему они в немалой степени удивились, потому что была зима. Почти сразу после ее исчезновения всплыло дело «черных риелторов», которые завладевали квартирами одиноких пожилых людей. Три десятка смертей было на совести бандитов. С преступниками сотрудничал и участковый, который якобы застрелился, и сотрудница бюро регистрации прав на недвижимость. Те, кто все-таки попал на скамью, потом в один голос утверждали, что эти трое, не дожившие до суда, и были организаторами преступной группы… О том, кто на самом деле руководил ими, остается только догадываться.
– Каро Седой?
– Он в это время уже был на зоне, куда я его отправил, – ответил Колодин, – но группа до этого действовала несколько лет.
Глава восемнадцатая
Подъезжая к дому, Владимир Васильевич посмотрел на часы: до восьми вечера оставалось почти сорок минут. Но когда уже выруливали во двор, Высоков сразу увидел сидящего на скамье возле подъезда Пашку.
Остановил машину, не спеша вышел, Настя взяла его под руку. Ипатьев поднялся навстречу и поздоровался.
– Дома посидим? – спросил Владимир Васильевич.
– Лучше здесь, на солнышке, – ответил Павел.
Настя поцеловала Высокова и спросила:
– Ужин готовить?
Он посмотрел на бывшего одноклассника.
– Ты как?
– Есть не хочу, – ответил тот.
Они отошли к детской площадке и опустились на скамейку, окрашенную в ярко-зеленый цвет. Неподалеку в песочнице возился ребенок, а молодая мама сидела на такой же скамейке напротив бывших одноклассников и не отрывала взгляда от экрана своего смартфона.
