– Ну, – кивнула головой Петросян, – я им то же самое говорила, а они пугают, что все равно посадят, если я не подпишу их бумаги.
– То есть сейчас в суде вы отказываетесь от своих показаний, данных на следствии?
– Конечно отказываюсь, мне просто очень страшно тогда было. Посадим, посадим! А у меня сыну четырнадцать лет, мужа нет. А мальчик самый лучший в классе, мне все учителя говорят: «Почему он такой умный? Мы таких умных в жизни не видели!» Так что, мне такого умного мальчика сдавать в детский дом, а самой в тюрьму садиться? Это же репрессии, как при Сталине. А я – честный человек, все всегда удивлялись и говорили: «Анжелика, почему ты такая честная? Мы таких…»
– Погодите, – остановил женщину Владимир Васильевич, – у меня вопрос к представителю обвинения.
Мелешкин уже спешил к нему.
– Оставайтесь на месте, господин прокурор, и скажите, вам было известно, что на вашего свидетеля оказывалось давление во время проведения следственных действий?
– Никто на нее не оказывал давление. Свидетель просто хочет решить свои собственные проблемы.
– Какие? – удивилась женщина.
– Вам известно про фонд армянских инвестиций?
Петросян развела удивленно руками:
– Нет, конечно, честное слово. Я там только консультировала.
– Вы были учредителем фонда, из которого деньги нелегально перекачивались за рубеж. Дело по деятельности этого вашего так называемого фонда будет возбуждено в самые ближайшие дни.
Прокурор посмотрел на Высокова:
– Ваша честь, а вторым учредителем этой сливной конторки был уже упомянутый в ходе судебного следствия гражданин Трухин… Сами понимаете, где Трухин, а где армянские инвестиции!
– Показания вашего первого свидетеля заносить в протокол?
– Не надо. Гражданка Петросян сама не знает, что несет…
Вторым свидетелем обвинения оказался мужчина тридцати пяти лет.
– Кулемин Борис Андреевич, – представился он и бросил взгляд на прокурора, – частный предприниматель без образования юридического лица.
– Возбуждалось ли против вас когда-либо уголовное дело?
– По части второй статьи 264
[12] получил пять лет колонии-поселения с отсрочкой исполнения.
– То есть вы совершили ДТП, находясь в состоянии алкогольного опьянения?
– Нет, я оставил место происшествия. Жена получила серьезную травму, и я поспешил доставить ее в больницу, потому что медицинский транспорт пришлось бы долго ждать: дело было за городом. Экспертиза показала, что я был трезв. Виновником аварии признали меня, хотя я чудом избежал лобового столкновения на своей полосе, но мою машину встречная сбросила с трассы, и мой автомобиль врезался в дерево… Автомобиль, хоть и был серьезно поврежден, остался на ходу. За рулем внедорожника, который пошел на нас, находился пьяный водитель… Но инспекторам было сказано, что машиной управляла его жена. По суду меня обязали выплатить пострадавшим полную стоимость ремонта их автомобиля на сумму, за которую можно приобрести новый. И компенсацию за причиненные им травмы – у них был счет за лечение из дорогой клиники…
– Понял, – кивнул Высоков. – Как сейчас здоровье вашей жены?
– Пожизненная инвалидность: она не ходит.
– А у вас есть ребенок, – догадался Владимир Васильевич. – Вы, получается, единственный кормилец, раз вам назначили отсрочку от исполнения наказания.
– У меня две дочки. Я должен их содержать и еще выплачивать стоимость иска за якобы поврежденный автомобиль. Занимаюсь как раз ремонтом автомобилей, у меня собственный бокс и работаю я один без привлечения дополнительной наемной силы.
– Понятно. Попрошу вас оставить номер вашего дела: приговор вам вынесен с явными нарушениями закона, рассмотрим его на коллегии судей. А пока вопрос: «Вы готовы свидетельствовать против обвиняемого?»
– Не готов, – ответил мужчина. – Я вообще его вижу впервые в жизни. Мне пообещали пересмотр дела, и я согласился прийти сюда.
– Если так, то можете идти: не забудьте оставить номер вашего дела.
Мужчина вышел из зала. Высоков в очередной раз подозвал к себе Мелешкина и шепнул ему:
– Вы в своем уме? Сами-то с ними беседовали?
– Это следователи их мне подсунули: не буду же я спрашивать, нарушали ли они закон. Вообще с ними начинал работать Марьянов – вы же знаете, что я подключился в последний момент. Проверил все показания, встретился с некоторыми свидетелями, и они подтвердили все написанное.
– Этим надо было интересоваться в первую очередь. Кто у вас следующий?
– Следующий у меня, – прокурор задумался, – следующим пусть будет Ивукин, он зарегистрирован под четвертым номером.
Вошел пожилой полный мужчина, который, расписавшись в журнале у секретаря суда, посмотрел на Качанова и быстро отвел взгляд.
Он остановился перед столом, за которым сидел судья, и произнес не очень уверенно:
– Клянусь говорить правду, и только правду.
– Представьтесь для начала, – предложил ему Высоков. – Буду считать, что вы уже осведомлены об ответственности за дачу ложных показаний.
– Ивукин Сергей Сергеевич, – неуверенно произнес свидетель, – мы с женой являемся владельцами небольшой сети фитнес-центров. Занимаемся этим делом много лет. Мне шестьдесят два года и я гипертоник. И вот меня в марте этого года вызывают на допрос и требуют, чтобы я дал показания против неизвестного мне лица.
– Никто с вас ничего не требовал! – крикнул Мелешкин. – Вы сами явились!
– Господин прокурор, проявляйте уважение к суду, – не выдержал Владимир Васильевич и посмотрел на свидетеля: – Продолжайте.
– Требовали, чтобы я дал показания на неизвестного мне господина Качанова Константина… простите, Карена Константиновича.
«Явно врет, – подумал Высоков, – если этот человек занимается бизнесом давно, то он прекрасно осведомлен, кто такой Каро Седой».
– С меня требовали, чтобы я показал, что этот человек, то есть гражданин Качанов, вымогал у меня деньги и будто бы я и жена регулярно платили ему какую-то дань. Разговаривали со мной следователи жестко, грозили закрыть мой бизнес за многочисленные нарушения финансовой дисциплины… А мы работаем честно, открыто… Но следователи только смеялись и продолжали запугивать. В результате у меня поднялось давление, потребовалась срочная госпитализация… Две недели провел на больничной койке… Они… то есть следователи, и в больницу приходили, и тогда я подписал все, что от меня требовали, лишь бы они отстали от меня. А еще очень испугался за свою жизнь, за жену… Нам же еще тюремным заключением угрожали. Говорили: «Был бы человек, а статья найдется»…
