Ей двадцать три года, родилась в Приднестровье, в семье военного, правда, он уже не служил, когда российскую часть вывели, он не поехал со всеми, потому что в России у них не было ничего. На аренду самого дешевого жилья денег тоже не имелось, а в Молдавии у них оставался дом. Отец занялся ремонтом квартир, потом перебрался в Москву, чтобы уже там заниматься тем же самым. Дома бывал редко, а когда мама выбралась к нему сама, оказалось, что у папы уже другая женщина… Настя окончила университет в Кишиневе, училась на кафедре романских языков, но работы на родине для нее не было, и потому она приехала в Петербург, чтобы устроиться переводчиком или гидом. Подробностями ее личной жизни Высоков, разумеется, не интересовался, понимая, что если бы у нее кто-то был, то любимый человек вступился бы за нее. Но она живет одна, следовательно, ее сердце свободно. Именно так и подумал Владимир Васильевич в радостном предвкушении продолжения такого приятного для него знакомства – даже более чем просто приятного.
А еще она очень любит природу: лесов, конечно, в Молдавии немного, зато лучшие воспоминания детства – это когда отец брал ее с собой на Днестр, где они вдвоем ловили рыбу.
Глава пятая
Высоков шел по коридору здания городского суда, направляясь к своему кабинету, машинально отвечая на приветствия, но думая совсем не о служебных делах. А потому, когда к нему подошел судья Иванов, он даже не понял суть обращенного к нему вопроса.
– Какой пистолет? – переспросил Владимир Васильевич.
– Твое личное оружие.
– Так он не мой: пистолет и выданные патроны являются федеральной собственностью согласно Постановлению правительства номер сто семьдесят.
– Это понятно, – согласился Иванов, – просто я хочу спросить, когда ты в последний раз сдавал нормативы. А то нас уже вторую неделю гоняют на сдачу. Вчера и я сподобился. Судью Кочергину знаешь? Ей за шестьдесят – так и ее загнали на сдачу. Она так сопротивлялась, говорила, что боится всякого оружия, тем более его применять… Сказала, что если на нее и нападут, то она тут же умрет со страху, а про револьвер не вспомнит. Она даже разницы не понимает между пистолетом и револьвером… Я подошел и за нее отстрелялся, выбил двадцать семь очков, чему удивился. В ведомости у нее будут «27», а у меня только «20». Потом еще меня заставили предъявить выданные патроны на предмет их сохранности. А у меня одного не хватало. Хотели акт составить…
Этот разговор был неинтересен Высокову, но он стоял и слушал: Иванова он знал по юридическому факультету: тот учился на два курса старше, был отличником и председателем студенческого совета.
– …На самом деле у меня не хватало целой обоймы: на рыбалку ездил, место пустынное, вот я и потренировался по деревьям. Нарушил, признаю. Потом пришлось просить у брата двоюродного – он заместитель командира батальона Росгвардии… Брат принес только семь… Обещал потом дать еще, но как-то забылось…
– Мне вообще-то надо спешить, – напомнил Высоков, – у меня сегодня приемные часы.
– Да, да, – согласился Иванов и спросил: – А как ты сам к рыбалке относишься? Может, как-нибудь в выходные смотаемся: я классные места знаю.
– Нормально отношусь, только давно не выбирался. А в детстве с отцом часто ездили… – И тут Владимира Васильевича осенило: – Сергей, раз у тебя брат в Росгвардии, значит, он в любом случае связан с разрешительной системой. У меня появилась информация, что директор одной рекламной фирмы хранит в своем служебном сейфе незарегистрированное оружие.
– Без проблем, – обрадовался бывший председатель студкома, – брательник с радостью все сделает: ведь это тоже ему по службе зачтется. Давай координаты фирмы, фамилию руководителя. Но с тебя услуга за услугу: после, как этого рекламиста возьмут, мы с тобой отметим это дело на рыбалке.
– Договорились, – пообещал Высоков.
Достал из кармана записную книжку, открыл на нужной страничке и показал запись, сделанную рукой Насти.
– Какой ты каллиграф! – удивился Иванов и сфотографировал запись на камеру своего мобильного телефона.
Высоков взял из его руки книжку, хотел продолжить движение, но Иванов еще раз его остановил:
– Ты помнишь такого судью Колодина? Тут я вчера рассматривал в суде дело гражданки Кузякиной… смешная фамилия – Кузякина, да она еще Элеонора. Ты представляешь?
– При чем здесь Колодин?
– А ты слушай. Смотрю я на подсудимую, а ей вменяют несколько статей: вымогательство и прочее… ей сорок пять лет или даже больше: перетянутая вся, насиликоненная… наглая – не то слово. И вдруг у меня появляется ощущение, что видел я ее раньше. Вспоминал, вспоминал и наконец… Она, оказывается, накатала в свое время телегу на мирового судью Колодина…
– А разве Олег Ильич был мировым судьей?
– Ну да. Когда ушел из городского суда, попросился мировым на какой-то участок. Так вот эта дама заявляла, что Колодин у нее вымогал взятку за благоприятное для нее решение… Еще он домогался ее. Короче говоря, вызвали его на коллегию. Разумеется, ничего не подтвердилось, а Колодину все равно с сердцем плохо стало. Оказывается, от этой стервы ушел муж, оставив ей свою квартиру, доставшуюся ему от родителей еще до брака с ней, всю мебель… А она требовала с него половину всех его доходов, потому что, по ее словам, за пятнадцать лет совместной жизни потеряла ровно половину своего здоровья. Сейчас она владелица нескольких кафешек. На нее пожаловались администраторы и официанты, будто бы она установила для каждого норму чаевых, половину из которых они должны возвращать ей…
– Я слышал похожую историю.
– Короче, есть видео с моментами передачи средств, где она вопит, что ей мало дают, да с таким матом орет… есть запись, как она передает взятку налоговику. Ну там еще много чего… Даже совершенно скотские сцены с подчиненными ей мужчинами. Влепил я ей два года общего.
– Сережа, – взмолился Высоков, – давай в другой раз: сегодня без того день тяжелый.
– Да, да, – тут же согласился старый знакомый, – конечно. А брату прямо сейчас позвоню.
Олег Ильич Колодин был лучшим другом отца, дружили они еще со студенческих лет. Он был и лучшим другом семьи. Мама даже как-то сказала Владимиру, что сначала Олег начал ухаживать за ней, но очень скоро познакомил ее с другом Васей, а потом пожалел об этом. А может, и не пожалел, остался другом для обоих. Он часто бывал в доме Высоковых, Владимир Васильевич его хорошо помнил, хотя подробности давних встреч с годами стерлись в памяти. А когда мама перебралась жить за город, он продолжал навещать ее и там, только уже гораздо реже – так, по крайней мере, утверждала мама, а сам Высоков уже и не помнил, когда он видел в последний раз друга отца. То, что Сперанский назвал его ренегатом, покоробило, тем более что когда-то Владимир Васильевич уже слышал подобное высказывание в адрес Колодина, и тогда тоже говорили, что он выносит слишком мягкие приговоры преступникам, а просто так такого не бывает. То есть кто-то откровенно намекал, что судья получает взятки. Но если бы это было так, то Олег Ильич перестал бы быть судьей, с него сняли бы неприкосновенность, а дальше суд, позор… Но он ведь не просто так перешел в мировые судьи, где ответственность поменьше, да и дела скучные, как под копирку: разводы, раздел имущества, бытовые ссоры и драки…
