Энциклопедия – не компендиум по образцу средневековых собраний сведений. Хотя Дидро подверг критике Энциклопедию Э. Чемберса, выпущенную в Лондоне и ставшую очень популярной, которая, по его словам, черпала сведения из французских источников и в основном попросту скомпилировала уже известное, он признавал, что Чемберс соблюдал «энциклопедический порядок», по которому можно как восходить к первым принципам науки, так и восходить к их отдаленнейшим следствиям. При этом, заявил Дидро, Чемберс много читал, но не ходил по мастерским, где только и можно познакомиться со многими вещами. Энциклопедия должна начинаться с генеалогического древа наук и искусств, которое показывало бы как происхождение каждой отрасли знаний, так и их связь между собой.
Таким образом, Энциклопедия, по замыслу Дидро, должна повторять строение самой природы, где «все следует одно за другим, так что переход от одного к другому совершается через незаметные оттенки»
[380]. Однако энциклопедисты преследовали более амбициозную задачу – создать новую картину мира, основанную на новейших достижениях естествознания (прежде всего связанных с открытием Ньютона), взамен устаревшей средневековой. А новая картина мира, основанная на законах природы, имплицитно предполагала новую картину общественного устройства, которое должно основываться на законах человеческого общежития, а не на деспотии. П. Шоню весьма метко назвал Энциклопедию «корпус критических идей, направленный против христианской традиции и размноженный посредством великого издательского предприятия»
[381]. Хотя энциклопедисты выражались чрезвычайно осторожно, проницательные читатели (а таковые были и среди критиков и цензоров) прекрасно понимали их намерение. Поэтому неудивительно, что экземпляры Энциклопедии периодически конфисковали, а на типографии налагали штрафные санкции.
Энциклопедия должна была изменить и действительно меняла нравственный облик эпохи. Именно в этом философы XVIII в. видели свою основную задачу. Гельвеций прямо писал:
Когда собираются воздвигнуть великолепное сооружение, то раньше, чем заложить его фундамент, надо выбрать место, снести занимающие его лачуги и убрать мусор. В этом – дело философии. Пусть же ее не обвиняют в том, будто она ничего не созидает.
Именно сейчас она выдвигает ясную, здравую нравственность, почерпнутую из самих потребностей человека, на место темной, монашеской, фанатической нравственности – этого бича нынешнего и прежнего мира.
[…]
Философ – это архитектор здания нравственности. План готов
[382].
Таким образом, энциклопедисты (и близкие к ним интеллектуалы) видели свою задачу не просто в создании грандиозного свода знаний по всем областям человеческой деятельности. Стремясь к радикальному преобразованию наличного мира (как социального, так и природного), энциклопедисты предприняли беспрецедентную попытку осмысления собственной современности, происходящего в рамках создания корпуса текстов. Для этого им нужно было радикально преобразовать язык науки, да и самый язык мышления вообще
[383].
Цезарь Шено Дюмарсе (1676–1756) в своей статье «Философ» (XII том, 1765 г.) сетует на то, что прослыть философом в его время проще простого: «Безвестная и уединенная жизнь, некоторая видимость мудрости и небольшая начитанность достаточны для того, чтобы наделить этим прозванием людей, которые незаслуженно гордятся им»
[384]. Есть еще вольнодумцы, считающие себя философами потому, что осмелились разбить оковы, налагаемые на разум верой. Однако все эти люди именуют себя философами безосновательно. Поэтому Дюмарсе предлагает ряд более четких критериев, позволяющих составить представление о философе.
Прежде всего, в то время как все люди действуют, не сознавая движущих ими причин, философ разъясняет причины и вверяется им сознательно. Поэтому Дюмарсе говорит, что философ – это «часы, которые, так сказать, заводятся иногда сами собой». Разум для философа – то же, что милосердие для христианина: действия христианина определяются милосердием, а действия философа – разумом. Далее, в то время как все люди действуют, увлекаемые страстями, а не размышлением, философ даже в своих страстях действует лишь по размышлении. Хоть он и шествует в ночи, путь себе он освещает факелом. Толпа усваивает правила и максимы не задумываясь, полагая, что они существуют как бы сами по себе, а философ исследует их происхождение, а потому знает им цену. Философ не смешивает истину с правдоподобием, а не имея достаточного основания для суждения, предпочитает от такового воздерживаться. Даже умные люди судят без достаточных мотивов, не сознавая ограниченности человеческого ума и считая, что сущность его как раз и заключается в способности судить. Философ же считает, что сущность его состоит в способности хорошо судить. Наконец, в то время как большинство людей настолько уверены в правильности своих мнений, что не дают себе труда вникнуть в чужие, тогда как философ постигает как ту идею, что он отбрасывает, так и ту, что он принимает.
Философский ум отличается наблюдательностью и точностью, однако философ воспитывает не один только ум. Ведь человек – это не какое-то чудовище, обитающее в морских пучинах или в лесных дебрях, и философ здесь не исключение. «Наш философ не считает себя в этом мире изгнанником, не считает себя живущим во вражеской стране. Он хочет мудро пользоваться благами, которые предоставляет ему природа», а потому сходится с окружающими его людьми, он хочет нравиться им и быть полезным. Впрочем, как мы видели в начале рассуждения Дюмарсе, бывают ведь и плохие философы. Те размышляют слишком много, т. е. размышляют плохо, они бегут от людей, да и люди их избегают. Но подлинный философ, исполненный человечности, умеет сочетать уединение и общение с людьми. Для него человеческое общество – это «земное божество»; он очень дорожит своими честью и честностью перед этим божеством. Чем больше в человеке разума, тем больше в нем честности, а фанатизм и суеверие идут рука об руку со страстями. Философ не может совершить бесчестный поступок даже тогда, когда остается совершенно один, поскольку такое действие не согласуется с его «механической организацией». «Его, так сказать, замесили на дрожжах порядка и правила. Он исполнен идеями блага гражданского общества… Преступление встретило бы в нем слишком большое сопротивление… Его способность действовать – это, так сказать, струна музыкального инструмента, настроенная на известный тон; она не в состоянии произвести несогласный тон»
[385]. Исполнение долга дружбы и признательности по отношению к людям доставляет философу удовольствие; чем разумнее и просвещеннее человек, тем более он счастлив и искусен в житейских делах. Итак, Дюмарсе отвергает расхожее представление о нелюдимом философе-отшельнике и предлагает свою формулу: «философ – это честный человек, который поступает всегда в согласии с разумом и соединяет в себе дух размышления и точности с нравственностью и склонностью жить в обществе»
[386].
