Но он продолжал пребывать в глубоких раздумьях и за завтраком, его не могли отвлечь ни взбитые сливки с клубникой, ни булочки с изюмом, ни сливочное масло с корицей. В лучших мирах более мудрые Томы Ванадии выбирали другую тактику, которая причиняла меньше вреда, и позволяли гораздо быстрее отправить Еноха Каина за решетку, где ему и было самое место. Но здесь тех Томов Ванадиев не существовало. Тут был только этот Том, не лишенный недостатков, ошибающийся, и он не находил утешения в мысли, что где-то еще он сработал гораздо эффективнее.
Сидя на двух подушках, положенных на стул, Ангел вытащила из сандвича хрустящий ломтик поджаренного бекона и спросила Тома:
— Откуда берется бекон?
— Ты знаешь, откуда берется бекон. — Ее мать зевнула, выдав усталость, накопившуюся после бессонной ночи и драматических событий.
— Да, но мне интересно, знает ли он, — объяснила девочка. Хорошо выспавшись, досыпала она даже в такси по дороге из больницы в отель, Ангел собственным примером доказывала, что маленькие дети в своей невинности быстро приходят в себя после любой трагедии. Она не понимала, сколь серьезно ранен Уолли, а если нападение Каина, за которым она наблюдала из-под кровати, и напугало ее, то не настолько, чтобы психологическая травма осталась с ней навсегда.
— Ты знаешь, откуда берется бекон? — вновь спросила она Тома.
— Из супермаркета, — ответил Том.
— А как он попадает в супермаркет?
— От фермеров.
— А где его берут фермеры?
— Выращивают его на беконовых лозах. Девочка захихикала:
— Ты так думаешь?
— Я их видел, — заверил ее Том. — Милая моя, нет ничего лучше запаха, который стоит над полем, засаженным беконовыми лозами.
— Глупость, — вынесла вердикт Ангел.
— А откуда, по-твоему, берется бекон?
— От свиней/
— Правда? Ты действительно так думаешь? — спросил он своим монотонным голосом, которому, Том это знал, не хватало мелодичности, но зато звучащим очень убедительно. — Ты думаешь, что такая вкуснятина может получиться из жирной, вонючей, грязной, хрюкающей, старой свиньи?
Хмурясь, Ангел всматривалась в мясной ломтик, зажатый между пальцами, переоценивая свои знания о происхождении бекона.
— А кто тебе сказал о свиньях? — спросил Том.
— Мамик.
— Ага. Что ж, мамик никогда не обманывает.
— Да, — Ангел подозрительно скосилась на мать, — но иногда разыгрывает.
Целестина рассеянно улыбнулась. Уже час после приезда в отель она никак не могла решить, звонить ли родителям немедленно или подождать до второй половины дня, когда она могла бы сообщить не только о том, что у нее появился жених, в которого стреляли и чуть не убили, но и добавить, что он идет на поправку и состояние его уже не крайне тяжелое, а средней тяжести. Как она объяснила Тому, если история с Каином просто добавит им лишних волнений, то слова о том, что она выходит замуж за белого, который вдвое ее старше, повергнет их в шок. «Мои родители начисто лишены расовых предрассудков, но у них твердые убеждения насчет того, что пристойно, а что нет». И решение Целестины по шкале семейства Уайт далеко выходило за рамки приличий. Кроме того, они готовились к похоронам прихожанина, и по собственному опыту Целестина знала, что в такие дни у родителей хватало хлопот. Тем не менее в десять минут двенадцатого, едва притронувшись к завтраку, она убедила себя в том, что звонить надо.
Когда села на диван с телефонным аппаратом на коленях, собираясь с духом, чтобы снять трубку, Ангел спросила Тома:
— А что случилось с твоим лицом?
— Ангел! — одернула ее мать. — Это невежливо.
— Я знаю. Но как я могу выяснить, не спросив?
— Тебе необязательно все выяснять.
— Мне обязательно, — запротестовала Ангел.
— По мне пробежал носорог, — признался Том. Ангел вытаращилась на него:
— Большой, уродливый зверь?
— Совершенно верно.
— Со злыми глазками и рогом на носу?
— Он самый.
Ангел скорчила гримаску.
— Не люблю бегающих носорогов.
— Я тоже.
— А почему он пробежал по тебе?
— Я оказался у него на пути.
— А почему ты оказался у него на пути?
— Потому что переходил улицу, не посмотрев по сторонам.
— Мне не разрешают переходить улицу одной.
— Теперь ты понимаешь почему?
— Ты грустный?
— С чего мне быть грустным?
— Потому что у тебя продавленное лицо?
— Господи, — выдохнула Целестина.
— Все нормально, — заверил ее Том и добавил, уже обращаясь к Ангел: — Нет, я не грустный. И знаешь почему?
— Почему?
— Видишь? — он поставил перед ней перечницу, а солонку спрятал в руке.
— Это перечница.
— Но давай представим себе, что это я, хорошо? Вот я схожу с тротуара, не посмотрев сначала налево, а потом направо…
Он двинул перечницу по скатерти, покачивая из стороны в сторону, словно демонстрируя собственную беззаботность при переходе улицы.
— …и бах! Носорог сшибает меня с ног и бежит дальше, даже не извинившись…
Он положил пепельницу на скатерть, а потом со стоном вновь поднял.
— …и на тротуаре я оказался в порванной одежде и с таким вот лицом.
— Тебе следовало подать в суд.
— Следовало, — согласился Ванадий, — но дело в том… — Ловким движением руки он поставил рядом с перечницей солонку. — Это тоже я.
— Нет, вот ты, — Ангел указала на перечницу.
— Видишь ли, есть одна забавная особенность во всех тех случаях, когда мы принимаем важные решения. Если мы делаем неправильный выбор, если мы действительно поступаем неправильно, нам дается шанс и дальше идти по правильному пути. В тот самый момент, когда по глупости я ступил на мостовую, не оглядевшись, я создал новый мир, где я посмотрел и направо, и налево и вовремя увидел приближающегося носорога. Так что…
Держа в одной руке перечницу, а в другой солонку, Том двинул их по скатерти параллельно друг другу.
— …хотя этот Том живет с потоптанным носорогом лицом, у второго Тома, в его собственном мире, лицо самое обычное. Может, и некрасивое, но обычное.
Наклонившись, чтобы повнимательнее разглядеть солонку, Ангел спросила:
— И где же его мир?
— Прямо здесь, вместе с нашим. Но мы не можем его видеть.
Ангел оглядела комнату.
