Пол держался рядом с ней, иногда вдруг смотрел на землю, словно опасность исходила снизу, а не сверху, и в этом где-то был прав, потому что убивал не полет — удар о землю, обнимал ее, прижимая к себе, но тоже молча.
Говорила только Ангел, и в ее голосе чувствовалась абсолютная уверенность в Барти.
— Все, чему он может научить меня, я могу выучить, и все, что я могу увидеть, он может узнать. Все, тетя Агги.
Барти поднимался выше и выше, страх Агнес нарастал, но к нему примешивалась удивительная, иррациональная радость. Осознание, что это можно сделать, что темноту можно победить, затрагивало глубинные струны ее души. Время от времени мальчик останавливался, то ли передохнуть, то ли вновь «взглянуть» на трехмерную карту, которая находилась у него в голове. И всякий раз вновь начинал подъем, хватаясь рукой там, где следовало, ставя ногу на прочную опору. Сердце Агнес было высоко на дереве, слилось с сердцем Барти, словно он вновь оказался с ней, внутри ее, в безопасности ее матки, как в тот дождливый день, когда в переворачивающемся автомобиле она из жены превращалась во вдову.
Наконец, уже на закате солнца, Барти добрался до самой высокой из развилок, за которой ветви, слишком молодые и тонкие, не могли выдерживать вес его тела. На фоне красного неба, предвещавшего прекрасную погоду, он выпрямился во весь рост, левой рукой ухватившись за ветку, а правую гордо уперев в бедро, хозяин, поднявшийся над темнотой и обозревающий свои владения.
Семья и друзья радостными криками отметили его успех, но Агнес понимала, что невозможно представить себе, каково быть таким, как Барти, слепым и благословенным, с сердцем, заполненным не только добротой, но и смелостью.
— Теперь вам нет нужды волноваться насчет того, что будет, когда вы уйдете, тетя Агги, — раздался рядом голосок Ангел. — Если он может такое, ему все по плечу, и вы сможете спать спокойно.
Агнес шел только сороковой год, ее распирала энергия, в голове роились грандиозные планы, так что слова Ангел казались преждевременными. Однако уже в последующие годы у нее появились основания задаться вопросом: а вдруг эти дети знали, подсознательно, как необходим этот подъем для нее, как поддержат ее эти воспоминания?
— Лезу вверх, — сообщила Ангел.
И с ловкостью лемура вскарабкалась на нижнюю ветку.
— Подожди, сладенькая, — крикнула вслед Агнес. — Ему же надо спускаться прямо сейчас, чтобы успеть до темноты.
Уже на дереве девочка улыбнулась.
— Даже если он останется на вершине до рассвета, он все равно будет спускаться в темноте, не так ли? Не беспокойтесь за нас, тетя Агги.
Проверяя нервы Целестины по полной программе, как Барти проверял нервы Агнес, девочка шустро запрыгала по ветвям и добралась до Барти, когда солнце уже зашло, но еще подсвечивало пурпуром небо. Встала рядом с ним, и с вершины высоченного дуба донесся ее серебристый смех.
* * *
1975-1978 годы. Заяц убежал от Дракона, Змея уползла от Лошади, 78-й вибрировал, потому что им заправляло диско. Возрожденные «Би Джиз» захватили эфир. Джон Траволта зачаровывал девушек. Родезийские мятежники, осознав опасности честного боя, предпочитали убивать невооруженных монахинь и школьниц. Спинке победил Али, Али победил Спинкса.
В одно августовское утро, вернувшись от доктора Джошуа Нанна с анализом и диагнозом «острый миелоидный лейкоз», Агнес попросила всех собраться, но караван отправился не развозить пироги, а в парк развлечений. Она хотела покататься на «русских горках», покружиться на карусели, а главное, посмотреть, как смеются дети. Она хотела сохранить в памяти смех Барти так же, как он сохранял ее лицо таким, каким оно было до того, как ему удалили глаза.
Она не стала скрывать от семьи диагноз, но не спешила сказать им о прогнозе, который не сулил ей ничего хорошего. Ее кости уже стали хрупкими, их забивали видоизмененные, недоразвившиеся белые тельца, которые препятствовали выработке нормальных белых телец, красных телец, тромбоцитов.
Тринадцатилетний Барти, слушающий книги для докторов наук, изучил лейкозы, пока они ждали результаты анализов, чтобы сразу понять смысл поставленного диагноза. Он постарался ничем не выдать себя, услышав «острый миелоидный», самую худшую форму болезни. Он, конечно, держался, но, не будь у него искусственных глаз, все бы сразу поняли: произошло что-то ужасное.
Перед отъездом в парк развлечений Агнес отвела его в сторону, обняла.
— Послушай, мой мальчик, я не сдаюсь. И не думай, что сдамся. Давай сегодня как следует повеселимся. А вечером ты, я и Ангел проведем заседание «Общества веселых приключений Северного полюса», — девочка давно уже стала его третьим членом, — и поделимся всеми секретами.
— Глупость какая-то, — Барти чуть не плакал.
— Не надо так говорить. Тайное общество — совсем не глупость, особенно теперь. Это мы, наше прошлое и будущее, а я люблю все, что касается нас.
В парке «русские горки» запомнились Барти не только резкими поворотами и крутыми спусками. Ему открылись новые возможности организма, и он необычайно оживился. Такое, на памяти Агнес, происходило с ним, только когда он овладевал новой и сложной математической теорией. Закончив одну поездку, он хотел немедленно ее повторить, и ему, конечно же, шли навстречу. Слепым в парках развлечений ждать не приходится: их всегда пропускают без очереди. Агнес дважды прокатилась с ним, потом Пол, тоже дважды, и, наконец, Ангел, три раза. Его одержимость «русскими горками» обусловила не жажда острых ощущений. Восторг уступил место раздумчивому молчанию, особенно после того, как морская чайка пролетела в нескольких дюймах от его лица, распушив перья, застав врасплох перед предпоследним крутым спуском. Другие аттракционы не вызвали у него никакого интереса, и он лишь сказал, что подумал о новом способе ощутить, как все устроено… новом подходе к этой тайне.
После посещения парка развлечений Леди-Пирожница не отправилась в больницу. С таким доктором, как Уолли, необходимости в этом не было. Он мог дать ей лекарства, мог сделать укол и переливание крови. Радиационная терапия, к которой прибегают при остром лимфоидном лейкозе, гораздо менее эффективна при миелоидной форме заболевания. Врачи сочли возможным обойтись без нее, что также облегчило лечение на дому.
В первые две недели, когда Агнес уже не объезжала своих подопечных, в дом потянулись гости. Слишком многих людей она хотела увидеть в последний раз. Она боролась изо всех сил, не желала сдаваться на милость болезни, крепко держалась за надежду, но все-таки принимала гостей, на всякий случай.
Ломкость костей, кровоточащие десны, головные боли, уродливые синяки, приступы слабости и затрудненного дыхания огорчали ее куда меньше, чем страдания, которые она своей болезнью причиняла тем, кого любила. Шли дни, и им уже не удавалось скрыть свою тревогу и печаль. Она брала их за руку, когда у них тряслись руки. Она просила их помолиться с ней, когда они злились из-за того, что такое могло случиться с ней, из всех именно с ней, и не отпускала от себя, пока их злость не уходила. Не раз и не два она сажала Ангел на колени, гладила по волосам, успокаивала разговорами о том, как хорошо они проводили время в былые дни. И всегда рядом был Барти, наблюдающий за ней в своей слепоте, осознающий, что она умирает далеко не везде, где она есть, но не находящий утешения в том, что она будет жить в других мирах, в которых он не сможет оказаться с ней рядом.
