Хэкачаки, разумеется, присутствовали. Младший до сих пор не согласился присоединиться к ним в погоне за кровавыми деньгами. И знал, что покоя ему не будет, пока они не добьются желаемого.
Синий костюм Руди, как обычно, был ему мал и чуть ли не трещал по швам. Но здесь, на кладбище, на ум не приходила мысль о том, что у него плохой портной. Нет, создавалось полное ощущение, что он — осквернитель могил и костюм этот снял с кого-то из покойников.
На фоне гранитных монументов Кайтлин казалась прише-лицей из потустороннего мира, поднявшейся из сгнившего гроба, чтобы мстить живым.
Руди и Кайтлин то и дело злобно посматривали на Младшего, а Шина точно испепелила бы его взглядом, но он не мог различить ее глаз за черной вуалью. Затянув свою потрясающую фигуру в черное платье, скорбящая мамаша, похоже, хотела как можно скорее покончить с выражением горя, потому что по ходу службы не раз и не два подносила к глазам руку с часами.
Младший собрался капитулировать в этот же день, на встрече родственников и семьи. Руди пригласил всех на фуршет, который организовал в выставочном зале своего нового фордов-ского салона, закрытого по такому случаю до трех часов дня, скорбные вздохи, легкая закуска и трогательные воспоминания на фоне новеньких, сверкающих «Тандербердов», «Гэлакси» и «Мустангов». Фуршет предоставлял Младшему прекрасную возможность в присутствии свидетелей с неохотой, слезами, а то и злостью уступить яростному напору хэкачаковского материализма.
На том же кладбище, в ста пятидесяти ярдах от них, проходили еще одни похороны, причем народу на них собралось гораздо больше. Служба там началась раньше, и теперь люди уже тянулись к своим автомобилям.
Младший лишь мельком глянул на них, обратил внимание на то, что большинство — негры, и предположил, что хоронили тоже негра.
Его это удивило. Разумеется, Орегон не тянул на Глубокий Юг
[20]
. Наоборот, считался прогрессивным штатом. Тем не менее он удивился. В Орегоне жило не так уж много негров, горстка, в сравнении с другими штатами, однако до этого дня Младший полагал, что у них свои, отдельные кладбища.
Он ничего не имел против негров. Не желал им зла. Не испытывал к ним предубежденности. Живи и давай жить другим. По его разумению, пока негры держались своих и подчинялись общественным нормам, как все остальные, они имели право жить в мире и покое.
Но могила этого цветного человека располагалась выше могилы Наоми: кладбище находилось на склоне холма. Со временем, по мере того как тело негра начнет разлагаться, вытекающая из него жидкость проникнет в почву. Когда сильный дождь как следует промочит землю, почвенными водами жидкость, вытекшую из трупа негра, понесет вниз, пока она не доберется до могилы Наоми и не смешается с ее останками. Младший полагал, что такого быть не должно.
Но он ничего не мог с этим поделать. Перенос тела Наоми в другую могилу, на другое кладбище, на котором не было бы негров, вызвал бы множество разговоров. А ему не хотелось привлекать к себе дополнительное внимание.
Он решил, однако, обратиться к адвокату, чем быстрее, тем лучше, и составить завещание. Он хотел, чтобы тело его кремировали, а пепел захоронили в одной из мемориальных стен, выше уровня земли, чтобы в урну ничего не натекло.
Только один из участников вторых похорон направился не к стоящим в рядок автомобилям. Мужчина в темном костюме спускался по склону холма прямо к могиле Наоми.
Младший и представить себе не мог, с какой стати какому-то негру захотелось принять участие в похоронах его жены. Ему оставалось лишь надеяться, что не возникнет никакого конфликта.
Священник замолчал. Служба завершилась. Никто не подошел к Младшему с соболезнованиями. Их собирались выразить позже, на фуршете в салоне, где продавались автомобили компании «Форд».
Теперь он уже узнал приближающегося мужчину. Не негр и не незнакомец. Сам детектив Томас Ванадий, который достал его никак не меньше Хэкачаков.
Младший подумал о том, чтобы уйти до прихода Ванадия: их разделяло еще семьдесят пять ярдов. Но побоялся, что кто-то подумает, будто он стремится как можно скорее сбежать с могилы вроде бы любимой жены.
К этому времени у могилы, помимо Младшего, оставались только владелец похоронного бюро и его помощник. Они спросили, опускать ли гроб прямо сейчас или подождать его ухода.
Младший разрешил опускать гроб.
Двое мужчин отцепили и закатали зеленую складчатую юбку, прикрывавшую могильную лебедку, на канатах которой висел гроб. Зеленую, а не черную, потому что Наоми любила природу: Младший продумал и такие мелочи.
Открылась дыра в земле. С темными, поблескивающими влагой стенами. Под тенью гроба в черной глубине пряталось дно могилы.
Подошел Ванадий, встал рядом с Младшим. Дешевый черный костюм сидел на нем лучше, чем на Руди. Детектив держал в руке белую розу на длинном стебле.
Лебедка приводилась в движение двумя ручками. Владелец похоронного бюро и его помощник начали синхронно их поворачивать, и под скрип шестеренок гроб медленно опустился в могилу.
— Согласно лабораторным данным, ребенок, которого она носила, практически наверняка твой, — нарушил молчание Ванадий.
Младший ничего не ответил. Он по-прежнему злился на Наоми, потому что она скрыла от него беременность, но порадовался своему отцовству. Теперь Ванадий не мог использовать измену Наоми как мотив убийства.
Эта приятная новость одновременно и опечалила его. Он потерял не только любимую жену, но и своего первенца. Он хоронил всю семью.
Не желая показывать копу, что известие об отцовстве порадовало его, Младший, не отрывая глаз от могилы, спросил:
— На чьи вы приходили похороны?
— Дочь друга. Говорят, она погибла в дорожно-транспортном происшествии в Сан-Франциско. Она была моложе Наоми.
— Трагично. Ее струна оборвалась слишком быстро. Ее музыка преждевременно затихла. — Младший чувствовал себя настолько уверенно, что позволил себе иронизировать над идиотской теорией копа. — Во Вселенной сейчас диссонанс, детектив. Никто не знает, как отголоски этого диссонанса отразятся на вас, на мне, на всех нас.
Подавив ухмылку и сохраняя серьезное выражение лица, он искоса глянул на Ванадия, но детектив смотрел в могилу Наоми, словно и не расслышал насмешки… а если и расслышал, не понял, что над ним издеваются.
И тут Младший увидел кровь на правом манжете рукава Ванадия. Кровь капала и с руки.
С длинного стебля белой розы не срезали шипы. А Ванадий сжал его так сильно, что они вонзились в мясистую ладонь. Но он, похоже, не замечал боли.
На Младшего вдруг напал страх. Ему захотелось как можно скорее уйти от этого психа. Но он не мог заставить себя сдвинуться с места.
— Этот знаменательный день, — говорил Ванадий, как всегда монотонно, не отрывая взора от могилы, — казалось бы, наполнен ужасной завершенностью. Но, как всякий день, в действительности его наполняют начала, и ничего больше.
