К куче рванья добавила вязаный кардиган Джо, предварительно отпоров один карман. За кардиганом последовали брюки из грубой материи. Тут она расправилась со швом на заду и практически отпорола один манжет.
Вещам Джо досталось гораздо больше по одной простой причине: легко верилось, что такой здоровяк если и рвал вещи, то по-настоящему.
Спустившись вниз, Агнес вдруг забеспокоилась, что брюки могут вызвать подозрения. Увидев ее, Джо вновь вскочил с кресла. Правда, на этот раз не уронил книгу, но зато споткнулся о скамеечку для ног и чуть не упал.
— Когда ты сцепился с собакой? — спросила Агнес.
— С какой собакой? — в недоумении переспросил Джо.
— Вчера или позавчера?
— С собакой? Не было никакой собаки. Она показала ему растерзанные брюки.
— Тогда кто их так изуродовал?
Он мрачно уставился на брюки. Старые, конечно, но он любил работать в них по дому.
— А-а, та собака.
— Просто чудо, что она тебя не покусала.
— Слава богу, у меня была лопата.
— Ты же не ударил собаку лопатой? — усмехнулась Агнес.
— Разве она не нападала на меня?
— Это же был карликовый колли. Джо нахмурился:
— Я думал, собака была большая.
— Да нет же, дорогой. Маленький Мафин, из соседнего дома. Большая собака разорвала бы и брюки, и тебя. Нам нужна правдоподобная история.
— Мафин — очень милая собачонка.
— Но порода нервная, дорогой. А от нервной породы можно ожидать чего угодно, не так ли?
— Пожалуй, что да.
— Но, вообще-то, Мафин, хоть он и набросился на тебя, собачка хорошая. И что бы подумала о тебе Мария, если бы ты сказал ей, что ударил Мафина лопатой?
— Я же боролся за свою жизнь, не так ли?
— Она подумала бы, что ты очень жесток.
— Я бы не сказал, что стукнул собаку.
Улыбаясь и чуть склонив голову, Агнес ожидала продолжения. Джо, уставившись в пол, переминался с ноги на ногу, потом перевел взгляд на потолок, очень напоминая при этом дрессированного медведя, забывшего следующий номер.
— Я схватил лопату, быстренько вырыл яму, — наконец нашелся Джо, — посадил туда Мафина и забросал по шею землей, чтобы он немного успокоился.
— Так, значит, все было?
— Я буду придерживаться этой версии.
— Ладно, на твое счастье, у Марии очень злобный английский.
— Ты не можешь просто взять у нее деньги?
— Конечно, могу. А потом превращусь в Румпельштильцхена
[4]
и потребую в уплату одну из ее дочек.
— Мне нравились эти штаны.
— Когда она их зашьет, они будут как новенькие, — ответила Агнес, направившись на кухню.
— А мой серый кардиган? — осведомился Джо. — Что ты сделала с моим кардиганом?
— Если не замолчишь, я брошу его в камин. На кухне Мария ела булочку.
Агнес свалила груду одежды на стул.
Аккуратно вытерев руки бумажной салфеткой, Мария с интересом оглядела одежду. Работала она портнихой в химчистке Брайт-Бич. Поцокала языком, видя оторванные пуговицы и распоротые швы.
— Одежда на Джое так и горит.
— Мужчины, — посочувствовала Мария.
Рико, ее муж, пьяница и картежник, сбежал с другой женщиной, бросив Марию и двоих малолетних дочерей. Без сомнения, отбыл он чистенький и наглаженный.
Мария взяла брюки, брови ее взлетели вверх.
— На него напала собака, — усаживаясь, пояснила Агнес. У Марии округлились глаза.
— Питбуль? Немецкая овчарка?
— Карликовый колли.
— Что это за собака?
— Мафин. Ты знаешь, из соседнего дома.
— Это сделал маленький Мафин?
— Порода очень нервная.
— Que?
[5]
— Мафин был не в настроении.
— Que?
Агнес поморщилась. Опять схватка. Не такая и сильная, но промежутки заметно сократились. Она обхватила руками огромный живот и задышала медленно и глубоко, пока боль не ушла.
— Значит, так, — по тону Агнес чувствовалось, что с объяснениями нехарактерной для Мафина агрессивности покончено, — починка этой одежды покроет оплату десяти уроков.
Брови Марии сошлись у переносицы.
— Шести уроков.
— Десяти.
— Шести.
— Девяти.
— Семи.
— Девяти.
— Восьми.
— Договорились, — согласилась Агнес. — А теперь убери деньги, чтобы мы могли начать урок до того, как у меня отойдут воды.
— Вода может отойти? — Мария посмотрела на кран над раковиной. Вздохнула. — Как много я еще должна обучиться.
Глава 7
Облака затягивали послеполуденное солнце, но в просветах небо над Орегоном оставалось сапфировым. Копы, словно вороны, толпились под удлинившейся тенью вышки.
Поскольку стояла она на гребне, по которому проходила граница между территориями штата и округа, большинство слуг закона являлись помощниками шерифа округа, но были и двое полицейских из центрального управления.
Компанию копам составлял приземистый, коротко стриженный мужчина сорока с небольшим лет, в черных брюках и сером, в «селедочную косточку», пиджаке спортивного покроя. Его отличали плоское, как сковорода, лицо и двойной подбородок, первый — слабый, второй — покрупнее, и Младший никак не мог понять, чем вызвано его присутствие. Если бы не родимое пятно цвета портвейна, окружавшее левый глаз, выплескивающееся на переносицу и занимающее половину лба, этот мужчина был бы самым незаметным среди десяти тысяч ничем не выделяющихся людей.
Копы разговаривали друг с другом исключительно шепотом. А может, мысли Младшего не позволяли ему расслышать их разговоры.
Он никак не мог сосредоточиться. Несвязные мысли медленными, ленивыми волнами прокатывались в его мозгу.
В это странное состояние он впал вскоре после того, как, тяжело дыша, добежал до «шеви» и погнал автомобиль в Спрюс-Хиллз, ближайший город. Наверное, его состояние сказывалось на траектории движения автомобиля, потому что черно-белая патрульная машина попыталась прижать его к тротуару и остановить. Но до больницы оставался один квартал, так что он вдавил в пол педаль газа и в визге шин свернул в служебные ворота. Остановился под знаком «Стоянка запрещена», вывалился из «шеви», крича: «Нужна «Скорая помощь»! Пошлите «Скорую помощь»!»
