И это бесконечное расстояние, из-за которого человек не претендует обнять, схватить другого и свести его к себе, измерить по своей мерке, — это вместе с тем и есть истинное обладание, истинная близость. Так что в конце своего обращения к Беатриче, которое мы скоро прочтем, Данте скажет:
Так я воззвал; с улыбкой, издалека,
Она ко мне свой обратила взгляд;
И вновь — к сиянью Вечного Истока.
Она, хоть и бесконечно далекая, слышит его, словно он шепчет ей на ухо — как это бывает в пустыне, помните?
[270] — и улыбается ему, и он видит ее улыбку. Максимальная близость при максимальной отдаленности.
Любовь к судьбе другого и потому преклонение перед Тайной другого — это истинная форма любви, единственная действительно достойная, человеческая форма обладания.
Что же говорит Данте Беатриче, покинувшей его, чтобы остаться с ним навсегда? Что говорит он этой женщине, такой далекой, потому что она «в руках у Бога», «в сердце у Бога»
[271], как поется в песне, и вместе с тем такой близкой, что он видит ее улыбку, а она слышит его слова?
«О госпожа, надежд моих отрада,
Ты, чтобы помощь свыше мне подать,
Оставившая след свой в глубях Ада,
Во всем, что я был призван созерцать,
Твоих щедрот и воли благородной
Я признаю и мощь, и благодать.
Меня из рабства на простор свободный
Они по всем дорогам провели,
Где власть твоя могла быть путеводной.
Хранить меня и впредь благоволи,
Дабы мой дух, отныне без порока,
Тебе угодным сбросил тлен земли!»
Здесь содержатся непрерывные отсылки к гимну Богоматери. Если обратиться к оригиналу, то можно увидеть, что в обоих отрывках присутствуют одни и те же рифмы — рифмуются одни и те же слова, хоть и в разной последовательности, и такой лексический выбор у Данте никогда не бывает случайным. Но перекличка этим не ограничивается.
Одни и те же слова: «O donna»
[272].
Здесь «надежд моих отрада» — там «упования живой родник».
И еще: с одной стороны, «твоих щедрот и воли благородной / Я признаю и мощь, и благодать», с другой — «Ты так властна, и мощь твоя такая»; «Ты — состраданье, Ты — благоволенье, / Ты — всяческая щедрость». Беатриче заранее наделяется характеристиками, применимыми только к Богоматери.
Может быть, не так уж безосновательно открытие числовой структуры, на которой строится «Комедия», — об этом мы говорили, комментируя «Чистилище»: то открытие, что в центре поэмы лежит крест, четыре конца которого охватывают все произведение, то есть всю историю, все время и пространство. Стороны креста основаны на числе 9, но в части, которая идет в сторону «Ада», нет 7 — нет мира, человека. Здесь отсутствует человечность, отсутствует желание — есть только Беатриче, которая уводит Данте из «сумрачного леса»
[273].
Выстраивая такую числовую структуру, Данте словно говорит: если я расширю идею пришествия Христа, если я задамся вопросом о том, как Иисус, то есть Бог, появившийся в истории в определенный момент и в определенном месте, оказался в том пространстве и времени, где нахожусь я, я могу ответить только «Беатриче». Ты меня вывела «из рабства на простор свободный», ты меня освободила. Это «ты» обращено к Беатриче, это она, «оставившая след свой в глубях Ада», сошла в преисподнюю, чтобы вызволить Данте из беды. Но Беатриче послана Марией, именно Мария спасает его через Беатриче, Беатриче несет Данте спасение от Марии, поэтому его чувство к Беатриче отождествляется с тем чувством, которое он питает к Богоматери. И то, на что Данте скрыто намекал числами креста, теперь он объявляет открыто, он явно отождествляет Беатриче с Богоматерью, используя по отношению к ней эпитеты, обычно применимые к Марии.
Теперь перейдем к гимну Богоматери
[274]. Последняя песнь «Рая» начинается с того, что святой Бернард просит Богоматерь о высшей милости. Его мольба разделена на две части: первую, собственно гимн Богоматери, и вторую, просьбу к Марии выполнить желание Данте.
О Дева-Мать, Дочь Своего же Сына,
Смиренней и возвышенней всего,
Предызбранная Промыслом вершина,
В Тебе явилось наше естество
Столь благородным, что Его творящий
Не пренебрег твореньем стать Его.
Сразу хочу остановиться на одном очень важном для меня наблюдении: совсем недавно я заметил, что слова, которыми Данте в этом гимне определяет Марию, относятся не только к Ней. Сейчас я попытаюсь объяснить, что имею в виду. Читающий этот первый стих, «О Дева-Мать, Дочь Своего же Сына», подумает, что речь в нем идет о Богоматери и он никак не связан с нами. Тогда как самый трогательный момент этого гимна — это открытие, что определение «Дева-Мать» относится ко всем, это свойство всех, потому что всех нас призывают быть невинными, но вместе с тем приносить плоды: настоящее обладание другим человеком, отношения, могут существовать только постольку, поскольку существует разрыв, признание бесконечной дистанции между собой и другим. Но невинность, не приносящая плода, стала бы смертным приговором: не существует невинности, целью которой не было бы родительство, которая не приносила бы настоящие плоды — недаром Церковь учит нас называть «отцом» и «матушкой» священников и монахинь. Потому правда, что «Дева-Мать» сказано о Марии, но поскольку Мария — это «заря нового человечества»
[275] и прообраз всего святого, это можно сказать обо всех. Эти слова описывают истоки христианства.
«Дочь Своего же Сына». Кажется, что это определение может относиться только к Богоматери: как можно быть детьми собственных детей? Тем не менее мы приходим именно к такому открытию, когда наши дети вырастают. В юности я думал, что предел мечтаний — женитьба: это чувство продлилось неделю. Потом я думал, что высшая точка человеческого опыта — это отцовство. Долгое время я был убежден, что именно родительство — окончательная цель: что может быть более великого для мужчины и женщины и чем они могут с наибольшей полнотой себя проявить, как не в отцовстве и материнстве? Но еще более сильные ощущения мы испытываем, видя, как мы становимся детьми собственных детей. Видя, как тот, кого ты породил, становится настолько выше по сравнению с тобой, настолько неизмеримо выше — я имею и виду себя, так как чувствую эту несоразмерность, — что в какой-то момент ты остаешься позади. Так дети перерождают своих родителей, дают им новую жизнь. И это самое величайшее, что может видеть человек на протяжении своей жизни.
