Как ты сказал, Данте утверждает, что в мире существует порядок, и мне кажется, что, только соглашаясь с этой мыслью, можно заниматься наукой. Иначе зачем мне исследовать реальность, если за ней ничего не стоит? Эту позицию господствующего релятивизма, согласно которой все безразлично, ничто на самом деле не имеет смысла, осудил и Бенедикт XVI. Такой скептицизм убивает наших детей, молодое поколение, для которого реальность не представляет ценности, а уж тем более не является предметом познания. Ты же подчеркиваешь, что Данте, как и вся средневековая культура, принимает за отправную точку предустановленный порядок и познает его благодаря любви к нему; или, может быть, познавая этот порядок, он начинает еще больше любить реальность. Возможно, верно и то, и другое: этот порядок позволяет Данте выработать позицию, с которой он может его изучать, но изучает он его любя, а раз он его любит, то и воспевает его, занимаясь одновременно богословием, поэзией, физикой, астрофизикой.
Берсанелли: Если угодно, современная наука потрясающим образом развивает нашу способность прояснять или по меньшей мере предчувствовать тот порядок, которым движим мир. Об этом ясно говорится в другом месте «Комедии», оно никогда не оставляло меня равнодушным. В той же песни первой «Рая» Беатриче, отвечая Данте и объясняя ему, каково устройство вещей, утверждает:
<…> Все в мире неизменный
Связует строй; своим обличьем он
Подобье Бога придает Вселенной
[311].
Все в этом мире образует порядок, который меня удивляет, поражает и потому притягивает. Почему он меня притягивает? Потому что «своим обличьем он / Подобье Бога придает Вселенной», то есть именно за счет этого порядка творение становится знаком Того, Кто его создал, разума и любви, которым угодно, чтобы существовал этот мир. И Беатриче продолжает:
Для высших тварей в нем отображен
«Высшие твари» — это мы, люди. Из всех творений именно человек — то творение Божие, которому дано увидеть в этом мире «след вечной Силы», то есть знак Тайны, лежащей в основе всего. Подчеркивая, что «все в мире неизменный / Связует строй», Беатриче простыми словами говорит о возможности постичь закон природы.
Здесь интересно отметить, что древние греки, какие бы гениальные изобретения им ни принадлежали (они совершали невероятное с научной точки зрения, например, научились измерять радиус Земли или размер Луны), не имели представления о едином законе природы, объединяющем все сущее, о том, что «все в мире неизменный / Связует строй».
Ньютон, открыв закон всемирного тяготения, впервые выразил математически умозаключение Данте о том, что «Все в мире неизменный / Связует строй; своим обличьем он / Подобье Бога придает Вселенной». Для того, чтобы допустить такую возможность, то есть возможность существования единого порядка, связывающего все явления, единого физического закона, необходимы четкие представления о Божественном и о творении. Не случайно современная наука зародилась на христианском Западе — сейчас тому появляются многочисленные доказательства, основанные на исследованиях, проведенных некоторыми учеными за последние десятилетия, — а не в Индии или Китае, где бытуют принципиально иные представления о Божественном.
Нембрини: Вот это ты должен объяснить поподробнее. Я вырос, слыша от учителей, даже самых благонамеренных, противоположное тому, что утверждаешь ты. Меня учили, что современная наука возникла в противовес средневековой тьме и религиозности и, более того, что, по словам главного представителя Просвещения и рационализма, наука смогла возникнуть, только выйдя из состояния несовершеннолетия (я цитирую Канта
[313]) по отношению к господству Церкви, к богословской доктрине, к этому Богу, угнетающему человека. Ты же сознательно переворачиваешь с ног на голову эти идеи, которыми мы сызмальства напичканы. Ты говоришь, что наука родилась из христианства, а не в тот момент, когда она освободилась от христианства.
Берсанелли: Я считаю, что начальный этап истории науки описывается в очень искаженном виде, и сейчас это признается на самом высоком уровне, то есть самими учеными. Например, американский исследователь Эдвард Грант написал книгу
[314], нашедшую много последователей, в которой развенчивает этот стереотип. Это не опровергает тот факт, что в истории были сложные моменты — возьмем в качестве примера случай с Галилеем, — когда вырабатывающийся научный метод был настолько взрывным, что выбивал из колеи. Но все же именно определенное представление о природе и о Божественном породило рациональную категорию, которая привела к формулировке метода и идеи научного закона. Невозможно представить себе подобное, например, в буддистской культуре или любой другой пантеистической куль туре, в которой действительность не представляется упорядоченной структурой: там никто не мог бы сказать, что «Лучи Того, Кто движет мирозданье, / Все проницают славой и струят / Где — большее, где — меньшее сиянье» или «все в мире неизменный / Связует строй». Для формирования такого представления нужен Бог, создающий нечто отличное от Себя и несущее Его отпечаток, сохраняющее «след вечной Силы» в устройстве и гармонии связей, объединяющих все сущее.
С другой стороны, такая позиция сегодня проявляется, потому что любопытство человека перед лицом природы, заставляющее его задавать вопросы, вызвано не чем иным, как религиозным чувством, желанием постичь порядок, лежащий в основе всех вещей: это часть нашего современного опыта, а не только историческое явление. Но этот опыт уходит корнями в христианскую традицию, в идею Бога, желающего, чтобы существовали все вещи и каждая отдельная вещь в ее самобытности.
Вернемся к Данте. Он продолжает так:
И этот строй объемлет, всеединый,
Все естества, что по своим судьбам —
Вблизи или вдали от их причины
[315].
«Все естества» — все явления, от звезд до деревьев, от животных до неба во всей его полноте, от наиболее до наименее благородных.
Они плывут к различным берегам
Великим морем бытия, стремимы
Своим позывом, что ведет их сам.
Он пламя мчит к луне, неудержимый;
Он в смертном сердце возбуждает кровь;
Он землю вяжет в ком неразделимый
[316].
Очевидно, что здесь Данте мыслит средневековыми категориями: он не современный ученый, а человек, обладающий познаниями своей эпохи. Я хочу подчеркнуть, что рациональная структура того, что излагает Данте, позволяет ему признать самобытность каждого явления, каждого отдельного элемента, в связи с чем нужна возможность понаблюдать за элементом, чтобы понять, как он себя ведет. Эта мысль возникает не отвлеченно, но как результат наблюдения за вещами, и именно это поражает в поэзии Данте: это поэзия человека, который смотрит на мир, выражая всю свою любовь к уникальности каждого отдельного создания.
