На самом деле Вергилий останавливается, чтобы задать Беатриче интересующий его вопрос.
Но как без страха сходишь ты во тьму
Земного недра, алча вновь подняться
К высокому простору твоему.
Вергилий осознает важную вещь, которая, как мы увидим, является основополагающей. Он говорит ей: «Ты — райская душа, как такое возможно, что ты бесстрашно спускаешься в ад (ад в дантовской космологии — „земное недро“. Рай окружает Вселенную, в центре которой — Земля. А в центре Земли располагается ад. Именно в этом смысле Вергилий рассматривает то место, куда хочет вернуться Беатриче, — это граница сферы Вселенной), как ты не боишься зла?» В этом суть вопроса Вергилия: «Ты, благая, ты — свет, причастие жизни Бога, как может быть, что ты не боишься зла, нас, не боишься оскверниться нами, пораниться, спустившись к нам?»
Когда ты хочешь в точности дознаться,
Тебе скажу я, — был ее ответ, —
Зачем сюда не страшно мне спускаться.
Бояться должно лишь того, в чем вред
Для ближнего таится сокровенный;
Иного, что страшило бы, и нет.
[Бояться стоит только настоящего зла, которое есть предательство собственного желания, предательство самого себя. Остальное не страшно.]
Меня такою создал Царь Вселенной,
Что вашей мукой я не смущена
И в это пламя нисхожу нетленной.
Здесь высказана идея, на которой стоит все произведение, на которой стоит вся католическая религия. Это идея воплощения: Бог может, оставаясь Богом, всецело Богом, всецело Самим Собой, в то же самое время становиться человеком, причащаться человеческой природе. Причащение бедности, хрупкости, телесности человека, его страданиям, боли, мучениям — свойства, присущие человеческой природе, ни на толику не умаляют Его Божественность.
Мне кажется, что образ Беатриче среди проклятых («в это пламя нисхожу нетленной») являет собой образ всех святых, всех великих, с которыми я познакомился в своей жизни. Вспомните Мать Терезу Калькуттскую, которая собирала бродяг, умирающих в грязи, и парадоксальным образом эта грязь делала ее еще светлее, величественней. Так воспитывают детей: родители преклоняются перед их падениями, ранами, капризами, нуждами.
Этот образ Беатриче есть фотографическое изображение милосердия. Милосердие — misericordia (miseri cor dare
[66]) — означает отдать свое сердце, самих себя нищему: пойти туда, где находится ближний, туда, где, может быть, он творит зло, туда, где он в тебе нуждается, туда, где видны все его раны. И это никогда не является компромиссом, отказом от того истинного и великого, чем мы живем. Мне кажется, что таким образом можно описать любовь, которая стремится к другому: «Меня сюда из милого мне края / Свела любовь; я говорю любя», — поэтому я не боюсь спуститься сюда, я не испытываю отвращения к тебе, нет брезгливости к вам. Это милосердие, это — Бог, это — воспитание; это — причина, по которой ты можешь сказать другому: «Мы сможем! Я помогу тебе, потому что я не испытываю отвращения к твоему злу, к твоей нужде». Затем Беатриче продолжает:
Есть в небе Благодатная Жена;
Скорбя о том, кто страждет так сурово,
Судью склонила к милости Она.
На небе есть Благодатная Жена, Которая скорбит «о том, кто страждет так сурово», по той самой причине, по которой я и пришла просить о помощи… Эта Жена — Богородица. Есть в небе Женщина, Которая плачет о судьбе Данте, которая сострадает ему, тревожится о нем, жалеет его.
Потом к Лючии обратила слово
И молвила: — Твой верный — в путах зла,
Пошли ему пособника благого.
Это Богородица, только Она заметила нужду Данте. Поэтому Она — Мать Церкви. Мать Церкви, Мать всех христиан, Мать каждого из нас; только Она настолько является нам матерью, что переживает о каждом из нас в Своем сердце. Беатриче объясняет: «Этой нужды не увидел ни ты, поэт, пред которым он преклоняется, ни я, его давняя возлюбленная». Не увидела ее даже святая Лючия, которой он особенно предан (святая Лючия — покровительница зрения, Данте снова возвращает нас к теме ви́дения). Иначе говоря, никто, кроме Богородицы, по-настоящему не понял сути его нужды, драмы, которую он переживал. Она призвала святую Лючию и сказала ей: «Лючия, преданный тебе человек, Данте, который всегда вверял себя твоему заступничеству, нуждается в помощи, спеши же ему на помощь!» Тогда святая Лючия пришла ко мне, говорит Беатриче, и сделала то же самое, сказала мне: «Смотри, он нуждается… Беги!» «И я прибежала к тебе», — признается Беатриче Вергилию.
Удивительное движение! Я всегда говорю своим ученикам: как только я понял это, я больше не мог смотреть на звездное небо, не думая о том, что оно движется для меня. Именно это Вергилий объясняет Данте: небо движется для тебя, все это движение — ради тебя, и первой это движение начала Богородица. Вспомним, как мудро Церковь установила чтение розария: она учит нас говорить «в час смерти нашей» по окончании молитвы «Радуйся, Мария». Становится понятным урок, который дает нам Церковь: «Когда вы подойдете к рубежу, когда достигнете границы, когда вам предстоит последнее сражение, именно в этот момент, который называют самым христианским словом „агония“ (агон значит „борьба, война“, ведь последняя битва происходит именно в этот момент)… И если тогда там будет Мария, как это было бы прекрасно, какую уверенность это придало бы вам». Почему в час смерти нашей мы призываем Деву Марию? Потому что только Она смотрит на нас глазами матери, только Она может смотреть на нас таким образом, только Она посмотрела бы так. Это то, что понимают все матери (даже если это только бледный отблеск такого отношения), когда они смотрят на уже взрослое дитя: перед их внутренним взором возникает тот новорожденный, который весь — воплощение желания, желания принадлежать, весь — абсолютная чистота и истина. И Богородица посмотрела бы на нас таким образом, именно так Она посмотрела на Данте, когда призвала святую Лючию.
Лючия, враг жестоких, подошла
Ко мне, сидевшей с древнею Рахилью,
Сказать: Господня чистая хвала,
Беатриче тоже ничего не заметила, она с кем-то спокойно беседовала. Но пришла святая Лючия и сказала:
О Беатриче, помоги усилью
Того, который из любви к тебе
Возвысился над повседневной былью.
Или не внемлешь ты его мольбе?
Не видишь, как поток, грознее моря,
Уносит изнемогшего в борьбе?
[ «Беатриче, разве ты не поможешь тому, кто ради любви к тебе „возвысился над повседневной былью“ (речь идет об истории создания „Новой жизни“), ты не слышишь его, тебе его не жалко, разве ты не видишь, как рискует он своей жизнью в сумрачном лесу?»]
