Таков опыт Данте, когда он встречает Беатриче; он живет верой, которая позволяет воспринимать жизнь именно так. Как мы видели в песни второй, он ощущает, что его жизнь находится под чьим-то взором, покровительством — сначала Марии, зовущей Лючию, потом Лючии, которая, в свою очередь, зовет Беатриче, а та — Вергилия. Данте живет с ощущением присутствия этого милосердия, прощения, словно Богородица — это… Нет, не «словно», Богородица — это мать, смотрящая на тебя точно так же, как мать смотрит на свое дитя в день, когда оно появляется на свет. Именно благодаря такому опыту Данте может так воспевать любовь.
Еще одно наблюдение: если Беатриче является воплощением всего этого и в ее власти перевернуть жизнь Данте, тогда целью поэта становится следовать за ней. Потому что в отношениях между мужчиной и женщиной есть нечто таинственное, нечто, наделяющее женщину огромной властью, способной изменить мужчину. Возможно, кто-то со мной не согласится, но, открыв это для себя в «Божественной комедии», я бесконечное число раз убеждался, что это правда, на примере своей жизни и жизни людей, которых я знаю.
Приведу в качестве иллюстрации несколько парадоксальный, но наглядный пример. Когда я читаю лекции на курсах для готовящихся ко вступлению в брак, я всегда начинаю такими словами: «Мне кажется, мужчины сейчас могут пойти выпить или поиграть в бильярд, потому что если все, что я расскажу сегодня вечером, поймут ваши будущие жены, вы будете спасены, если же они этого не поймут, тут вряд ли чем-то поможешь».
Потому что женщина — не знаю почему — способна изменять мужчину гораздо кардинальнее, нежели мужчина может изменять женщину. Конечно, жизнь полна неожиданностей, я не хочу наклеивать ярлыки и упрощать, но факт остается фактом: в свои пятьдесят шесть лет я мог бы написать длинный список мужчин, изменившихся в хорошую или плохую сторону благодаря женщинам, и в то же время я не знаю ни одной женщины, которая хоть сколь-нибудь значительно изменилась под влиянием мужчины.
Есть что-то (чему я не могу дать определения, но, судя по очевидным фактам, это существует) в роли женщины, в огромной возложенной на нее ответственности (вряд ли ею осознаваемой). Как бы там ни было, но об этом свидетельствует даже то, что, обращаясь к Паоло и Франческе («Говорите со мной, расскажите мне!»), Данте получает ответ только от Франчески, а Паоло остается безмолвным.
Я могу вспомнить начало истории человечества, изложенной в Библии, и мне хочется сказать (с легкой иронией, но именно ирония тут очень важна): «Надо же, бедняга Адам был занят своими делами, он и думать не думал об этом яблоке, но Ева стала его подстрекать, говорить: „Ну давай, давай попробуем…“» В каком-то смысле и Библия признает за женщиной эту ответственность, эту таинственную власть над мужчиной. Разумеется, не только в злом: чтобы Бог стал частью жизни человека, понадобилось участие пятнадцатилетней девушки, благодаря которой Бог вошел в жизнь известных всем двенадцати мужчин и в жизнь всего мира.
Во всем этом есть что-то таинственное и истинное, глубоко истинное, что позволяет Данте чувствовать и воспевать силу, привнесшую в его жизнь любовь к женщине. Сила обновления, сила чуда. Представьте, чем для человека, так чувствующего любовь и относящегося к ней так серьезно, была встреча в аду с двумя влюбленными.
Как преподаватель итальянского языка хочу подчеркнуть еще одну мысль: всю историю литературы (и философии) можно было бы изучать в свете любви между мужчиной и женщиной. Другими словами, главной темой литературы всегда оставалась любовь. Отношение автора к этой теме показывает, способен ли он положительно воспринимать жизнь в целом: то, как он говорит о женщине, раскрывает его самого и его понимание жизни больше, чем сказанное им о себе, мире и судьбе. Я всегда предлагаю ученикам вспомнить историю итальянской литературы и сравнить: чем Беатриче является для Данте и чем женщина стала для более поздних авторов.
Возьмем хотя бы Людовико Ариосто и его произведение «Неистовый Роланд», написанное двести лет спустя (в XIV веке). Перед нами еще один персонаж, желающий прожить свою жизнь во всей полноте. Он понимает, как важны для него отношения с женщиной, понимает, что женщина может быть благом и счастьем, и даже имя у этой женщины соответствующее — Анжелика
[90]. То есть снова — Беатриче… Потому что ангел — это мост, соединяющий Бога и человека, посланник Бога, благодаря которому возможна связь между человеком и бесконечностью, между человеком и его счастьем, желанным благом. Женщина должна быть ангельским созданием… Но она не ангел. В этом произведении доминирует идея вечного преследования, воплощенного в образе замка Атланта. Анжелика же остается неуловимой! Ее неуловимость доводит Роланда до потери рассудка, до помешательства. Роланд становится неистовым, когда осознает недостижимость Анжелики, то есть той любви, которая спасла бы жизнь: если жизнь не спасена любовью, она превращается в безумие.
Нужно будет дождаться другого великого католического писателя девятнадцатого века, Алессандро Мандзони, который расскажет историю, начавшуюся в сумрачном лесу (влюбленным запрещают брак) и следующую по долгому пути, похожему на путь Данте, чтобы воплотить в жизнь желанное благо. С женщиной, которую не случайно зовут Лючия
[91]. Лючия, то есть Беатриче.
И, наконец, вспомним уже упомянутого Леопарди и его отчаянный крик, можно сказать, вполне современный: «Я знал уже, что по нагой земле / Бредешь ты. И нигде Тебе подобных нет»
[92].
О женщина, вечная красота, ты должна была бы стать моей спутницей! Viatrice
[93] у Леопарди — это, вне всякого сомнения, отсылка к Беатриче. Но этого больше нет, теперь все не так!
Когда Данте пишет: «Я надеюсь сказать о ней то, что никогда еще не было сказано ни об одной женщине»
[94], — он осознает, что достиг нового понимания мужчины, нового понимания женщины, невиданного ранее понимания отношений между мужчиной и женщиной. Если Данте может так говорить о Беатриче, то лишь потому, что за ним — тысяча двести лет христианства; такое понимание женщины принесло миру, человечеству, всем нам христианство. И это укоренилось в западном сознании. Ради того, чтобы для каждого мужчины женщина могла стать Беатриче, был проделан долгий исторический путь.
Невиданной для других культур является роль, которую Христос и христианство приписывают женщине. Вот, например, что поразило турецкого писателя во время его путешествия в Вену в 1665 году: «В этой стране можно наблюдать что-то невообразимое. Всякий раз, когда император встречает на улице женщину, он останавливает коня и позволяет ей пройти. Если же он идет пешком, он почтительно приветствует ее. Зрелище действительно невообразимое. В этой стране и во всех землях неверных [то есть в христианских странах] последнее слово за женщиной. Такое почтение и уважение воздается им из любви к Матери Марии»
[95].
