Недавно я побывал в специализированной школе, где учатся трудные дети. Поистине гениальный педагог, основавший это учебное заведение, поставил у входа огромную клетку, внутри которой поместил статую обезьяны размером с человека, а над ней написал: «Подумайте о том, чьи вы сыны: / Вы созданы не для животной доли, / Но к доблести и к знанью рождены».
Я спросил у него: «Как ты до этого додумался? Ведь любой ежедневно, проходя мимо этой надписи, получает, можно сказать, удар под дых!» А он ответил: «Это главное, что нам необходимо! Что нужно утром, чтобы перенести все трудности дня? Задуматься о своем происхождении, о том, зачем мы пришли в этот мир. И ребята должны выбрать: либо быть такими, как эта обезьяна, либо следовать за своим сердцем, вершить свою судьбу». Гениальный воспитательный ход!
[116]
Товарищей так живо укололи
Мои слова и ринули вперед,
Что я и сам бы не сдержал их воли.
[Эти слова конечно же подстегнули моих друзей, и они уже готовы были тут же пуститься в плавание.]
Кормой к рассвету, свой шальной полет
На крыльях весел судно устремило,
Все время влево уклоняя ход.
Почему — «шальной полет»? Возникает предчувствие, будто что-то не в порядке, опять вспоминается Икар… Данте — поэт, выбирающий и взвешивающий каждое слово. Безумный, шальной… Точно! В песни второй «Ада» Данте говорил Вергилию: «надеюсь, что не безумство все». Он боится пойти против разума, против природы.
Вергилий отвечает: «Нет! Это — самая разумная вещь, которую можно сделать в жизни, чтобы следовать своему желанию». Однако Данте называет замысел Одиссея безумным, «шальным полетом»: выражение, которое несет в себе предзнаменование ужасного конца путешествия.
Уже в ночи я видел все светила
Другого остья, и морская грудь
Склонившееся наше заслонила.
Они ушли слишком далеко, они увидели ту часть неба, которую невозможно увидеть, находясь в нашем полушарии, они перестали видеть знакомые созвездия, потому что пересекли горизонт, отмеченный морем, «морской грудью».
Пять раз успел внизу луны блеснуть
И столько ж раз погаснуть свет заемный
[прошло пять месяцев],
С тех пор как мы пустились в дерзкий путь,
Когда гора, далекой грудой темной,
Открылась нам; от века своего
Я не видал еще такой огромной.
В космологии Данте это — гора чистилища, место, находящееся по другую сторону земного шара, она так высока, как только можно себе представить.
Земля! Земля! Но радость тут же сменяется ужасом.
Сменилось плачем наше торжество:
От новых стран поднялся вихрь, с налета
Ударил в судно, повернул его
Три раза в быстрине водоворота;
Корма взметнулась на четвертый раз.
Нос канул книзу, как назначил Кто-то,
И море, хлынув, поглотило нас.
Ужасный вихрь, приблизившийся со стороны горы чистилища, трижды переворачивает судно, и в конце концов оно тонет.
Попытка Одиссея преодолеть границы дозволенного обречена на неудачу. То же самое произошло с Икаром, взлетевшим слишком высоко. И, как солнце расплавило воск в его крыльях, так и гора чистилища, которая могла стать этапом на пути к цели, становится причиной губительного шторма. И Одиссей с друзьями тоже погибают.
Здесь возникают два вопроса. Если Одиссей олицетворяет величие желания, почему его попытка заканчивается неудачей? Но самый важный вопрос: почему он в аду?
Причины неудачного путешествия очевидны, и здесь все комментаторы едины: Одиссей не достигает своей цели, потому что использует не соответствующие ей средства. В начале пути Данте был обуреваем таким же порывом: «Я пойду вперед, к счастью, сам!» Он только сделал несколько шагов, как три зверя заставили его повернуть обратно, к темному лесу. И здесь поднимается тот же вопрос, что и при анализе мифа об Икаре (песнь первая «Ада»): у человека нет адекватных средств для достижения счастья. Всей его воли и ума не хватит, чтобы перебороть гнет ограниченности, первородного греха. Какой бы великой и благородной ни была попытка, без Божией помощи, без благодати, без Христа, Богородицы, Беатриче — ничего не сделать.
Но если действительно Одиссей не может не подчиниться естественному зову собственного сердца, тогда непонятно: почему Данте отправляет его в ад? Может ли желание, которым нас наделил Бог, быть осуждено и стать причиной вечных мук? Если желание — это стремление к обещанному непреходящему благу, ради которого мы пришли в этот мир; если желание позволяет нам надеяться, что после смерти будет жизнь; если желание — это то, благодаря чему человек понимает, что он человек; если он придает такое значение обряду погребения, поскольку чувствует несправедливость смерти; если все это — желание, то может ли человек оказаться в аду из-за него, из-за того, что слишком многого желал? Одиссей — человек, но почему его место в аду?
Я не могу согласиться с распространенным мнением, будто ему уготован ад, потому что он мошенник и обманщик. Самоубийца Катон, охраняющий чистилище, будет спасен, несмотря на то что совершил самый страшный проступок. Ведь самоубийство — смертный грех, и в аду есть круг самоубийц. Мне кажется, коварная хитрость Одиссея — недостаточный повод, чтобы поместить его в ад; его проступок не сравнить с самоубийством. Суть литературы заключается в том, что она способна говорить на языке, понятном любому человеку. Читая строки: «Подумайте о том, чьи вы сыны: / Вы созданы не для животной доли, / Но к доблести и к знанью рождены», каждый чувствует, что они обращены к нему! Потому что искусство в целом и литература в частности обладают способностью проникать в жизнь человека. Та или иная терцина, строка поэмы, образ Икара или Одиссея — освещают жизнь; с тобой происходят вещи, которые кто-то смог описать в трех строках, причем так, как ты никогда бы не смог! Ты реагируешь на эти строки всем своим естеством, исходя из твоего уникального жизненного опыта и восприятия мира; поэтому твое прочтение может сильно отличаться от прочтения другим человеком, поскольку оно, как и опыт, уникально.
Я предлагаю свое понимание того, что произошло с Одиссеем. Мне кажется, мое толкование во многом совпадает с тем, как воспринимал судьбу Одиссея Данте. Меня не убеждает идея, будто Одиссей осужден за свой обман. Его вина кажется мне незначительной и противоречащей его величию и благородству: персонаж, предстающий перед нами, заслуживает рая, ведь среди спасенных немало и грешников, и язычников. История с троянским конем могла подсказать Данте идею поместить Одиссея именно в круг обманщиков. Но не потому он обрек Одиссея на вечные муки, на вечную отстраненность от Бога.
