Я поняла, что чем старше я становлюсь, тем острее чувствую боль и тем чаще мне все кажется несправедливым.
Дело не в том, что все налаживается, поскольку есть Христос. Нет, драма жизни так и остается драмой.
Я поняла, что, чем сильнее меня ранит жизнь, тем больше я нуждаюсь в Нем, иначе зачем влюбляться, жениться, рожать детей, растить их, зачем тогда готовить еду, мыть посуду, ходить в школу и заполнять журнал, если за этой пустотой, которую я чувствую, — последнее слово? «Если бы я не была Твоей, мой Христос, я бы утратила себя», — вот что я поняла о себе.
На мой взгляд, вот что такое Данте: это принятый вызов, который он бросает всем. Это не гордыня и не попытка встать на место Бога, решить все проблемы собственными скромными силами; это способность довериться, это душевная рана, это крик и настоящая боль, это вопрос, звучащий из глубины обстоятельств и обращенный к этим обстоятельствам. Пожалуй, вот что значит «выбрать новую дорогу», которую предлагает Данте.
Песнь XXXIII. «Отец, ешь нас, нам это легче будет»
Прежде чем приступить к этой песни, мне хотелось бы напомнить о важном выводе, сделанном после встречи с Одиссеем. Следующая история, связанная с графом Уголино, поистине ужасна и не может не вызвать у Данте жалости. Он взволнован и сопереживает всем сердцем, встречаясь с такими персонажами, как Паоло и Франческа, но в случае с Уголино вопрос предательства стоит особенно остро.
Любовь Паоло и Франчески, которая кажется исполнением желания, на самом деле предает это желание; Одиссей, который, казалось бы, верен своему желанию, предает его и оказывается в аду. Граф Уголино, охваченный вечной ненавистью к убийцам своих детей, тоже находится в аду из-за предательства. А сам Люцифер — предатель по определению…
Понятие предательство является ключевым для ада. Но оно не менее важно и в жизни. «Божественная комедия» показывает мир не только потусторонний, но и посюсторонний, судьбу человека. К каждому обращает Данте призыв пройти вместе с ним его личный путь и почувствовать, что адом может быть и земной способ существования каждого из нас.
В последних двух песнях «Ада» мы встречаемся со зловещей недвижимостью проклятых: ад — вечное распятие, пригвождение человека к его греху, к его ограниченности и предательству.
Последние строки песни тридцать второй предваряют рассказ графа Уголино описанием вселяющего ужас зрелища.
Мы находимся в самой нижней части ада, рядом с чудовищной карикатурой на Бога — дьяволом, своими шестью крыльями создающим ветер, от которого леденеет все вокруг. В этой адовой бездне, средоточии зла, нет огня, как ни странно. Только вечная мерзлота, только безжизненная материя. Ад издавна ассоциировался с огнем, но огонь также символ любви, символ того, что живет, того, что обжигает, того, что во благо или из-за зла угасает. Христос говорит Своим ученикам: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк. 12: 49). Не жизнь правильнее соотнести со льдом: лед, стужа — это еще и отсутствие жизни. В этом бескрайнем ледяном пространстве свое наказание получают предатели. Здесь перед Данте и Вергилием предстало жестокое и кровавое зрелище.
Мы отошли, и тут глазам моим
Предстали двое, в яме леденея;
Один, как шапкой, был накрыт другим.
[Двое примерзших головами друг к другу;
один — в яме по пояс, другой — сверху.]
Как хлеб грызет голодный, стервенея,
Так верхний зубы нижнему вонзал
Туда, где мозг смыкаются и шея.
Грешник грызет голову другого грешника… Данте приводит аналогичный пример дикой жестокости из классической литературы: царь Халкидона, победив одного из своих врагов, чтобы выразить свою ненависть к нему, повелел принести агонизирующее тело неприятеля и стал грызть его голову.
И сам Тидей не яростней глодал
Лоб Меналиппа, в час перед кончиной,
Чем этот призрак череп пожирал.
«Ты, одержимый злобою звериной
К тому, кого ты истерзал, жуя,
Скажи, — промолвил я, — что ей причиной.
И если праведна вражда твоя, —
Узнав, кто вы и чем ты так обижен,
Тебе на свете послужу и я,
Пока не станет мой язык недвижен».
[Давай договоримся: ты объяснишь, кто вы и что он сделал тебе, чтобы заслужить такую ненависть, и если правда на твоей стороне, то я, вернувшись в мир, буду всем рассказывать об этом, «пока не станет мой язык недвижен» (такая мысль — «буду говорить, пока не утрачу дар речи» — встречается в произведении несколько раз).]
Итак, песнь тридцать третья открывается рассказом графа Уголино.
Подняв уста от мерзостного брашна,
Он вытер свой окровавлéнный рот
О волосы, в которых грыз так страшно…
Грешник прерывает свою зверскую, дикую трапезу, отирая рот волосами несчастного, чью голову он грыз.
Потом сказал: Отчаянных невзгод
Ты в скорбном сердце обновляешь бремя;
Не только речь, и мысль о них гнетет.
[Об этом говорила и Франческа: «Нет большей боли, чем та, что приносят воспоминания». Ты хочешь, чтобы я снова почувствовал эту отчаянную боль, чтобы от одной мысли о происшедшем разрывалось мое сердце?]
Но если слово прорастет, как семя,
Хулой врагу, которого гложу,
Я рад вещать и плакать в то же время.
[Но если мой рассказ поможет предать позору имя этого проклятого предателя, я, рыдая, поведаю тебе все.]
Не знаю, кто ты, как прошел межу
Печальных стран, откуда нет возврата,
Но ты тосканец, как на слух сужу.
Я графом Уголино был когда-то,
Архиепископом Руджери — он;
Недаром здесь мы ближе, чем два брата.
Грешник узнает в Данте своего земляка и поэтому соглашается рассказать свою историю. Это пизанец, граф Уголино делла Герардеска, жестокий человек, который, будучи у власти, не отличался порядочностью и не гнушался предательства, переходя от одной противоборствующей стороны к другой без угрызений совести и сомнений. Его жертва — архиепископ Руджери, также не внушавший доверия, предавший предателя. Под предлогом заключения мира (постоянная борьба за власть между различными группами была в Италии отличительной чертой того исторического периода) архиепископ вызвал Уголино на встречу и предательски заточил его с детьми.
Что я злодейски был им обойден,
Ему доверясь, заточен как пленник,
Потом убит, — известно испокон…
[То есть об этом говорить необязательно, потому что всем известно, что я был заточен и убит именно из-за предательства архиепископа. Но не в этом дело.]
