…Сменилось плачем наше торжество:
От новых стран поднялся вихрь, с налета
Ударил в судно, повернул его
Три раза в быстрине водоворота;
Корма взметнулась на четвертый раз,
Нос канул книзу, как назначил Кто-то,
И море, хлынув, поглотило нас.
[…Noi ci allegrammo, e tosto tornò in pianto; ché della nova terra un turbo nacque e percosse del legno il primo canto. Tre volte il fé girar con tutte l’acque; a la quarta levar la poppa in suso e la prora ire in giù, com’altrui piacque, infin che «l mar fu sovra noi richiuso».]
Как поразительно встречать в обоих фрагментах эти acque, piacque, (ri)nacque! Очевидно, перекличка здесь неслучайна, Данте подчеркивает, что говорит на ту же самую тему. Понятно теперь, почему Улисс не мог не потерпеть крушение? Почему Данте называет его предприятие «шальным полетом», приведшим его в ад? Потому что путешествие Улисса было предательством по отношению к его природе, его желанию. Само по себе желание выйти за Геркулесовы столбы, открыть за пределами известного моря повседневной жизни океан смысла — это желание хорошее, доброе. Однако, осуществляя его, можно не превозносить себя, а смиряться; подпоясаться не жаждой приключений, а тростниковым поясом; следовать за учителем и не бояться пройти весь путь.
В заключение совершим краткий экскурс в песнь вторую (которой мы не коснемся в этом цикле лекций). В ней словно подтверждается то, о чем шла речь в песни первой, Данте доказывает то, о чем говорил ранее. После совершения очистительного обряда появляются свет и музыка, то есть жизнь такая, какой она должна быть. Мы все еще полны греха и предательства, еще предстоит очиститься от семи основных грехов, но в жизни господствует свет. Он обретает вид ангела, Данте представляет его словно серией фотоснимков, запечатлевших мгновения его полета (так же он изображает Паоло и Франческу — их крылья еще в полете, а ноги уже коснулись гнезда): мы как будто видим этого ангела, который, сопровождая путников, летит над водой, осознавая лишь то, что должен делать, служа Богу. Свет становится сильнее и ярче по мере того, как он приближается — тут действительно можно сказать «со скоростью света» (кто знает, что же такое видел Данте, если так описывает свое видение…). Вся песнь пронизана этим неимоверным светом. Далее следует встреча с Казеллой, чье пение завораживает их. Свет и музыка становятся отличительными признаками чистилища. Они, конечно, являют предпосылку, залог того, что в еще большей степени будет явлено в раю; однако уже сейчас начинается жизнь во свете. Еще живы грехи, немощи, предательства, но уже нет кромешного мрака, скрежета и проклятий. Наконец — уже теперь — начинается жизнь в музыке и свете.
Какова же позиция человека перед лицом света и музыки? О чем поют души, которых встречает Данте? Они поют псалом 113-й — In exitu Israel de Egipto («Когда вышел Израиль из Египта») — песнь освобождения народа Израиля из египетского рабства, песнь свободы. Первая молитва, которую слышит Данте, — это гимн свободе. Это уже пространство свободы, которая укрепляется, когда человек смотрит на Истину, доверяется ей и говорит «да» тому доброму, что вошло в его жизнь. И тогда от человека не требуется ничего иного, кроме просьбы, чтобы исполнилось то, что уже началось, чтобы свершилось то, что он уже видел: «Стремлюсь, не достигну ли и я, как достиг меня Христос Иисус», — сказал бы святой Павел (Флп. 3: 12).
Чистилище (а значит, и вся жизнь) заключается не в чем ином, как в просьбе, чтобы исполнилось то, что уже придало жизни величие и полноту, и в соработании этой цели. Это как влюбленность. Когда человек влюбляется, с ним происходит что-то невероятное. Но в чем состоит любовь? В просьбе и бесконечном стремлении, чтобы все вошло в ее сферу. Как пишет Романо Гуардини: «Через опыт великой любви все происходящее становится событием, ей причастным»
[157].
Таково «Чистилище». In exitu Israel de Egipto — отправная точка в признании человеком блага, уже перевернувшего всю его жизнь. Труд человека заключается в просьбе о том, чтобы это благо стало полным. Вся наша жизнь должна быть пропитана памятью, благодаря которой события прошлого явлены в настоящем, возвращаются в настоящее, предстают перед сердцем и могут привлечь его вновь. Во многих языках — даже в бергамасском! — слово «вспомнить» означает «приблизить к сердцу», «вернуть в сердце». Труд человека — в памятовании, и первые блаженные души, которых встречает Данте, как раз совершают это: признают благое начало, держатся его и просят, чтобы начатое было доведено до конца.
Песнь III. «Но милость Божья рада всех обнять»
Путь через «Чистилище» становится утомительным. Он обдирает кожу, ранит, жжет. В каком-то смысле «Ад» читать легче: там мы можем воспринимать себя в отрыве от осужденных, можем каким-то образом отмежеваться от них. Здесь же отмежеваться невозможно. Читая «Чистилище», неизбежно вовлекаешь в этот процесс всю жизнь, все происходящее, все свои впечатления. Поэтому сегодня я не могу не рассказать о том, что случилось со мной за месяц после нашей последней встречи. Некоторые события настолько потрясли меня, что теперь, читая эти страницы, я пытаюсь осознать через них, что же со мной произошло. Если бы я решил не упоминать сейчас об этом, то поступил бы наперекор тому, о чем собираюсь говорить; это противоречило бы тому, что Данте скажет мне сегодня. Я посоветовался с другом, и он подтвердил: да, об этом стоит рассказать. Видимо, мы должны привыкнуть, что с Данте нужно вести диалог. На кону стоят вопросы, из которых состоит наша человечность.
Значимые события последнего времени связаны с двумя поездками, которые мне случилось совершить. Сначала я был в России: в Москве, в Новосибирске и затем в Кемерове. Последний этап поездки все во мне перевернул, и я постараюсь кратко объяснить почему. Отец Сергий, мой дорогой друг, пригласивший меня в Кемерово, попросил провести в кафедральном соборе города встречу, на которой присутствовали представители академической среды и все епархиальное священноначалие. Я думал, это будет обычный разговор о школе, о воспитании, а отец Сергий задал вопрос, что называется, в лоб. «В Советском Союзе Церковь претерпела семьдесят лет преследований. Сейчас законодательство изменилось, государство к нам благоволит. Обсуждается идея преподавания религии в государственных учебных заведениях, мы можем строить и открывать православные школы. Создается целый ряд условий, которые способны помочь Православной Церкви войти в кровоток гражданского общества, вернуть себе свою роль, власть, что была у нее 70 лет назад. Однако есть у меня некоторые сомнения. Ведь в Италии у вас, католиков, тоже после войны была в руках огромная власть, Церковь была на пике величия и общественного влияния. Но получилось не слишком хорошо. В течение нескольких десятилетий вера как религиозная практика почти исчезла; но еще прежде она перестала влиять на гражданскую жизнь, на менталитет, на культуру. Объясни, где вы ошиблись. Это поможет нам избежать ошибок, которые вы совершили тогда. Где ошиблась Католическая Церковь, которая разрушилась, даже имея такую власть?»
