При этом «консерваторы» не только не умели работать с публичностью, но и не стремились к этому. Так, начальник Тульского ГЖУ писал в политическом обзоре за 1904 г.: «В интеллигентной среде Тульской губернии замечается две резких партии: либеральная и консервативная… либеральная партия… хорошо организована, дружно сплочена и действует активно… Консервативная же партия крайне разрозненна, совершенно бездействует и старается быть незаметной – лишь бы ее не трогали, свое же неодобрение идеям либералов высказывают шепотом и то с оглядкой»
729.
Таким образом, из перспективы политической полиции «либералы» занимались превращением «слухов» и «толков» в публичные инструменты переинтерпретации властного дискурса; говоря другими словами – целенаправленной экспансией из частного пространства в публичное (а не политический сыск проникал в частную жизнь «либералов»). Эти переинтерпретации касались преимущественно прав «власти», прав «общества» и интересов «народа» и тематически и дискурсивно совпадали с трактовками, проводившимися «либералами» через формально легальные и публичные институты самоуправления, общественных организаций, периодической печати. В предыдущей главе упоминалось о «крайнем либерализме» – одним из его существенных отличий от простого «либерализма» или же «либерализма» «умеренного» было стремление к публичности и организованности
730. При этом если чинов ГЖУ откровенно раздражала публичная активность «либералов», то Департамент полиции эту активность во многом игнорировал. Это позволяетпредполагать, что его служащие признавали существование публичного общественно-политического пространства в качестве нормы и видели свою функцию, скорее, в наблюдении за законностью действий тех, кого на современном языке уместно назвать публичными политиками, а не в заключении «либералов» в границы частной жизни
731.
3.4. Символический ресурс «либералов»: популярность
Публичные формы «либеральных» интерпретаций и трактовок были популярны в обществе – так полагали в политической полиции. Из всех подчиненных Департаменту полиции инстанций – и ГЖУ, и охранных отделений – в центральном ведомстве политического сыска накапливалась информация о том, что «общественное мнение» становится всё более «либеральным». Однако что такое «общественное мнение», и почему оно вообще было так важно?
Категория «общественное мнение» постоянно использовалась еще в переписке III отделения, в том числе в ежегодных «Нравственно-политических отчетах»
732, а с 1887 г. – в ежегодных политических обзорах по каждой губернии, составлявшихся в ГЖУ на пространстве всей Российской империи
733, что говорит о значимости этой категории для чинов политической полиции.
Вопреки господствующему в историографии представлению о государственном аппарате Российской империи как самодовлеющей махине, можно предположить, что в действительности бюрократическая система была зависима от настроений и перепадов общественного мнения. Во всяком случае, это предположение представляется справедливым в отношении политического сыска XIX – начала ХХ в.
734 – его деятели настойчиво и целенаправленно фиксировали «общественное мнение», «состояние умов», «настроения». Причем «общественное мнение» воспринималось в политическом сыске как своего рода инстанция, выдающая вердикт легитимности власти как таковой, ее деятельности и ее деятелям, реформам, отдельным решениям, структурам. С определенной долей условности можно говорить о том, что сами чины политического сыска воспринимали систему, в которой они служили, как своего рода аналог, «эрзац» общественного представительства – ведь именно политическая полиция фиксировала «общественное мнение» и доводила его до центральной и высшей власти.
Появление большого пространства для публичности после реформ Александра II привело к мозаичности общественного мнения, к возникновению множественных и конкурирующих между собой и с властью групп, претендующих на присвоение себе права говорить от имени общества в целом (либералы, народники, марксисты, конституционалисты и т.п.).
Можно утверждать, что риторическая, дискурсивная борьба власти и различных групп в обществе велась за символический капитал под названием «общественное мнение», которое решало, чья интерпретация «народа» и его нужд является легитимной. Такова центральная нить, главный рефрен делопроизводственной переписки о «либералах» – они интересовали политическую полицию как аморфная общественная группа, интерпретации которой обладают серьезным влиянием на «общественное мнение». Cпор за право представлять «единственно верное» в глазах «общества» толкование интересов населения, компетенций власти в целом и ее отдельных представителей составили основное содержание заочного диалога между чинами политической полиции как представителями власти и «либералами» как «прогрессивной» частью общества. Возможно, что обостренная претензия на легитимность собственного толкования и интерпретации окружающего мира отчасти может объясняться юридическим образованием и юридической практикой – карьерные стратегии, популярные и у служащих политической полиции, и у «либералов». Так, П. Бурдье отмечает, что именно юристы обладают «одновременно социальной и технической компетенцией, заключающейся главным образом в социально признанной способности интерпретировать… свод текстов, закрепляющих легитимное, т.е. правильное, видение мира». Право же представляет собой «высшую форму легитимного дискурса»
735.
Даже традиционалистски настроенные чины ГЖУ ссылались на «общественное мнение» как важный барометр. Начальник Псковского ГЖУ в политическом обзоре за 1887 г. так характеризовал деятельность губернатора: «Причина спокойствия в губернии… искусное управление начальника губернии тайного советника барона Икскуль фон Гильденбанда, который много содействовал должному направлению дел в правительственных учреждениях губернии, в особенности же направил полицейскую власть на законную почву, тем самым возвысил ее в общественном мнении»
736. Сославшись на «общественное мнение», руководитель Смоленского ГЖУ оправдал собственное бездействие в 1899 г.: «Сочувствие общества будто бы угнетенной молодежи, открытое порицание правительственных мероприятий высказывалось повсюду, не только людьми свободных профессий, но и лицами с солидным служебным положением… Концерты, спектакли, аллегри чередовались все продолжение каникулярного времени и хотя обставлялись легальными целями, но в действительности поступали в пользу пострадавшей университетской молодежи… Административная власть под давлением общественного мнения, на все подобные проявления общественной благотворительности смотрела сквозь пальцы, необходимость вынуждала и жандармский надзор воздерживаться от всякого противодействия общему движению, ибо секреты не оберегаются не только в губерниях, но и в столичных канцеляриях и всякое секретное воздействие в этом отношении со стороны жандармского надзора делалось достоянием улицы»
737.
