– Поздно, уже сняла.
Я улыбнулась и перевела пленку.
Время шло к вечеру, и мы успели проголодаться. Купив хот-доги в летнем кафе, мы присели за столик в тени. Я посмотрела через дорогу, на Стиллвэлл-авеню и заметила «Кондитерскую Уильямса», вспомнив, как мама рассказывала о тамошних засахаренных яблоках. Она бы с большой радостью гуляла в такой день по Кони-Айленду и снимала все подряд.
– Что такое? – спросил он. – Ты вдруг так притихла.
– Извини, – я улыбнулась. – Просто задумалась о маме. Ей здесь нравилось.
– Тебе было тринадцать, когда она умерла, да?
Я кивнула.
– Это жестко, – сказал он и подтянул колени к груди, обхватив руками.
Я подумала, что ему было не легче, чем мне.
– Можно спросить кое-что?
– Конечно.
– Ты скучаешь по маме?
Не успел он ответить, как я попросила прощения. Мы с ним уже говорили о разном, в том числе о его непростых отношениях с отцом, и о моих – с Фэй, но никогда – о его матери.
– Прости. Не стоило мне спрашивать.
– Нет, все нормально, – он убрал челку с глаз. – Я был совсем маленьким, когда она ушла. Я вообще не знал ее. Все мои мысли о ней – это «что, если бы»? Ну, знаешь? Что если бы она не ушла? Наверно, вся моя жизнь была бы другой. Ты когда-нибудь думала о таком? Что если бы твоя мама была жива?
Я обхватила себя руками. Одна только мысль о том, чтобы она была жива. Это было больше, чем возможно выразить в словах. И он это понял. Он приобнял меня, и я положила голову ему на плечо. Мы долго так сидели, два ребенка, лишенные матерей, глядя на океан, в который опускалось солнце.
Потом мы смотрели салют над Кони-Айлендом, пока ребятишки носились по пляжу с бенгальскими огнями и все ахали и охали при виде красных, синих и зеленых вспышек в небе. От финального залпа захватило дух, и когда над нами распускались огненные цветы, я почувствовала на себе взгляд Кристофера. Наши взгляды встретились, и мы не отводили глаз дольше обычного. Я хотела что-то сказать, но что? Его глаза были такими темными, а взгляд настолько пристальным, что зрачки сливались с радужкой. Что-то пришло в движение. Я не могла понять, что это, не могла дать ему определение, но почувствовала – нечто столь же неуловимое, сколь и несомненное. И чем бы это ни было, оно осталось со мной надолго после того, как я нашла в себе силы отвести глаза.
Глава двадцать пятая
Наступило утро вторника, и недолгое затишье в городе кончилось. Я, как и весь Манхеттен, вернулась к работе. Сразу позвонил Эрик, сказал, что хочет увидеться, и мне полегчало. Он был мне нужен, чтобы вернуться в реальность и перестать бегать мыслями к Кони-Айленду и тому моменту с Кристофером. Я слишком много думала о нем с тех пор, и это меня пугало. Мы были друзьями, и мне не хотелось испортить это. К тому же, он все еще встречался с Дафной, и эти мои чувства, насколько я понимала, были не взаимными.
Хелен ни словом не обмолвилась о выходных с сестрой и мамой. Только сказала, что, поскольку понедельник был праздником, доктор Герсон перенес их сеанс на вторник.
– Слава богу.
До выхода июльского номера оставалось три недели, и воздух в офисе звенел от напряжения. И хотя Хелен вовсю занималась августовским номером, почти все остальные находились в подвешенном состоянии, понимая, что их работа может пойти насмарку. Впрочем, все пытались сохранять невозмутимый вид в преддверии ежегодного Званого ужина Гильдии писателей, намечавшегося в конце недели. Хелен забронировала столик за несколько месяцев, а когда Бобби Эшли слегла в последний момент с отравлением, она предложила мне занять ее место.
Я была в восторге, но оказалась совершенно не готова. Я метнулась к столу Бриджет и терпеливо ждала, пока она закончит телефонный разговор с Биллом Гаем. Она жевала жвачку, и я почувствовала аромат в ее дыхании, когда она, повесив трубку, спросила меня, в чем дело.
– Помоги! Я иду сегодня на ужин Гильдии писателей.
– Серьезно? – в ее глазах зажегся огонек, и она подалась в мою сторону. – Ты такая везучая. Я всегда хотела попасть туда.
– Посмотри на меня, – сказала я, вытянув руки по швам; ужин проходил в отеле «Плаза», а на мне была зеленая хлопковая рубашка. – Я не могу пойти в таком.
– Так сбегай домой, переоденься.
– Во что? У меня нет ничего достаточно клевого для такого ужина.
– Ладно, не волнуйся, – она надула жвачку и встала из-за стола. – Идем со мной.
Она взяла меня за руку и привела в Гардеробную «Космо», которая была покруче любой костюмерной. Так называлась целая комната рядом с экспедиционным отделом, почти в два раза просторней его. Когда какая-нибудь компания разрабатывала новый продукт или модельер выпускал на рынок новую линию одежды, они все это присылали нам, и вещи попадали в Гардеробную. Вдоль стен Гардеробной тянулись полки, заваленные косметикой, духами, шампунями, краской и гелями для волос, заколками и лентами. До верхних полок, уставленных болванками с париками всех мыслимых видов и оттенков, нужно было подниматься по стремянке. Ящики ломились от серег, вечерних колец, браслетов и прочих аксессуаров. С белой вешалки свисали ремни и сумочки. На полу стояли в три ряда новейшие туфли. Всякий раз, как Хелен требовалось подыскать подарок на день рождения или при походе в гости, она направляла меня в Гардеробную.
Мы прочесывали вешалки с одеждой, на которых висели и обычные блузки, и строгие бальные платья. Мне повезло найти модель своего размера, хотя, облачившись в нее, я едва могла дышать. Это было нарядное черное платье-футляр с кружевами и атласным бантом на талии. Бриджет отыскала пару черных шелковых туфель на низком каблуке и муфту им в тон. Волосы она мне уложила гламурным пучком с начесом, открывавшим сверкавшие висячие серьги, которые мы тоже позаимствовали.
Когда я прибыла в «Плазу», в четверть седьмого, коктейльная вечеринка была в самом разгаре. Я прошлась вдоль длинного белого стола с карточками гостей и нашла имя Бобби Эшли, выведенное каллиграфическим почерком, с номером места. Мне также попались на глаза карточки с такими именами, как Трумен Капоте, Гор Видал, Бетти Фридан и Глория Стайнем, и еще разных издателей и публицистов из крупных издательств и журналов.
Как и было заявлено, здесь собрался весь литературный бомонд Нью-Йорка, и вскоре я заметила Джоан Дидион и Сьюзен Зонтаг. В центре зала я увидела Хелен, в желтом платье-цветке от «Валентино» и черных чулках в сетку, которые, несомненно, будут изорваны раньше, чем кончится ночь. Парик ее венчала вуалетка в виде маргаритки. Несмотря на количество знаменитостей, Хелен, похоже, была главной звездой.
Я стояла в стороне и ловила обрывки разговоров, а одна женщина, одетая, как ни странно, в рубашку ромбиком, с огромными серьгами-кольцами, напоминавшими браслеты, улещивала Хелен:
– Если вы когда-нибудь решите написать еще одну книгу, – сказала она, – я буду первая в очереди за автографом. Все, что вы пишите, это… ну, просто чудесно.
