Но даже если родители и винили меня в том, как я перекроила их судьбу, они никогда не давали мне это почувствовать. То, что я узнала, не заставило меня усомниться в их любви ко мне. Элейн пыталась подчеркнуть это, но я и так знала, что родители любят меня. И все же это вызвало определенный сдвиг у меня в сознании, в моем представлении о родителях. Во всяком случае, мне не пришлось переписывать историю их любви. У меня было достаточно воспоминаний о том, как они держались за руки, как целовались украдкой, думая, что никто не видит, как медленно танцевали в гостиной под музыку из радио, и мама напевала отцу на ухо. Они были счастливы, насколько я видела. Так что этот сдвиг касался только меня, моего отношения к себе.
Я понимала, что в какой-то момент должна буду что-то сказать отцу, но разговор такого рода лучше вести в живую, чем по телефону. Особенно, когда на заднем фоне маячит Фэй, а отец то и дело поглядывает на часы над плитой, прикидывая, во сколько ему обойдется наше общение.
Глава двадцать восьмая
Той ночью я почти не спала, перебирая в уме все, что услышала от Элейн, и снова виня себя в том, что испортила маме жизнь. И отцу. И чем дальше, тем больше я себя накручивала. Мне удалось заснуть за полчаса до будильника, и на краткий миг я провалилась в счастливое забытье. Было утро четверга, двадцать четвертое июня. Наш июльский номер поступил в продажу. Однако едва я проснулась, как на меня навалились со страшной силой вчерашние впечатления. Провалявшись в постели еще двадцать минут, я выползла из-под одеяла и заставила себя начать новый день.
Приняв ванну, я спешно оделась и вышла из дома раньше семи. Выпила чашку кофе в закусочной на углу 76-й и Лексингтон. По пути к метро прошла мимо газетной палатки, пестревшей газетами и журналами, сигаретами и жвачками. Я смотрела во все глаза: «Макколл», «Домашний журнал леди», «Эсквайр», «Тайм» и «Лайф». Там были все мыслимые журналы, кроме «Космополитена».
Впрочем, время было еще раннее, и продавец, возможно, еще не выложил все новинки, хотя верилось в это с трудом, ведь он упускал клиентов, спешащих на работу. Перед самой станцией метро была еще одна газетная палатка, но и там я не увидела «Космополитена». Я даже подумала, вдруг Бриджет с Эриком объединили напоследок усилия и устроили какой-нибудь саботаж на складе.
Я уже представляла, как буду утешать Хелен, если увижу ее в слезах, пока ее несчастные сотрудники будут собирать свои вещи и разбредаться в поисках лучшей доли. Ожидая поезд, я рисовала в уме картины мрачного исхода. Все сидячие места в вагоне были заняты, так что я стояла в толчее, держась за грязный поручень. Я опустила взгляд на свои новые голубые туфли и пожалела о таком расточительстве, ведь мне грозило остаться без работы.
Когда поезд приблизился к станции «68-я улица» и начал тормозить, скрежеща колесами, я подняла взгляд и заметила знакомую обложку. Профиль Ренаты с соблазнительными пухлыми губами и внушительной грудью. Значит, журнал все же поступил в продажу. Хоть где-то. Его жадно листала молодая женщина – одна из тех, о ком Хелен говорила «мои девушки». Она так погрузилась в чтение, что едва не проехала свою остановку – вскочив с места в последний момент, она метнулась к дверям.
Я смотрела, как заходят и рассаживаются новые пассажиры. Глядя вдоль вагона, запруженного черно-белыми газетами, я замечала кое-где цветные пятнышки. Один, два, три «Космополитена» в руках «девушек Хелен». Сойдя на 57-й улице, я взглянула на газетную палатку, но опять тщетно.
Спросив продавца, я услышала:
– Нет. Все ушли. Больше нет. Распродан.
Распродан? Распродан!
Хелен была уже на месте, правила красным карандашом статью Норы Эфрон для августовского номера, «Как завязать беседу с незнакомцем». Когда я ей сказала, что все экземпляры в палатке распроданы, она сказала:
– Ничего удивительного, если они для начала заказали три штуки.
В голосе ее слышалось поражение, однако почему в таком случае она правила статью Норы? Может, ей больше нечем было заняться? Или она хваталась за последнюю соломинку? Но это продолжалось недолго – Хелен не могла сосредоточиться. Ее сковал страх в ожидании скорого конца. Когда я вошла к ней в кабинет, она выполняла изометрические упражнения, а затем стала рьяно махать ногами.
Ближе к двенадцати она позвонила Дэвиду, и тот приехал и забрал ее на полдничек. Я прождала ее до восьми вечера, но она так и не вернулась. Я звонила ей домой, но никто не брал трубку.
В тот вечер по пути домой я смотрела, как заходящее солнце мигало сквозь кроны деревьев, и жалела, что при мне нет фотоаппарата. Погода была по-летнему теплой, а из-под решетки подземки меня обдало порывом жаркого воздуха. Попахивало мочой и прелым мусором, у меня вся шея вспотела. Таков Нью-Йорк: либо откровенное уродство, либо шик и блеск. Пройдя один квартал, я оказалась в другом мире: клумбы с геранями, легкий ветерок колыхал занавески в открытых окнах. Все летние кафе были переполнены веселыми, счастливыми людьми. Но я к ним не относилась.
Я переживала за Хелен. Она ведь не вернулась на работу, и это был тревожный признак. Она даже не позвонила узнать, спрашивал ли кто ее. Мы все привыкли полагаться на нее и теперь так нуждались в ее оптимизме. У меня было ощущение, что стены редакции идут трещинами, и я не знала, что со мной теперь будет.
Проходя мимо газетных палаток, я отмечала наличие или отсутствие «Космополитена», и всякий раз при виде Ренаты я и радовалась, и огорчалась. В то утро меня волновало, появился ли журнал в продаже, теперь же все, чего мне хотелось, это чтобы он поскорее исчез с прилавков. Мне не терпелось узнать показатели продаж. Пребывая в этих мыслях, я чуть не провалилась в открытую дверь подвала, напоминавшую бомбоубежище.
Когда я повернула на 74-ю улицу и стала доставать из сумочки ключи, какой-то мужчина попытался взять меня за руку. Меня захлестнул адреналин – я была готова закричать. Но это оказался Эрик.
Я ничего не сказала, но сердце мое забилось, как барабан. Выглядел Эрик ужасно. Волосы спутаны, под глазами тени. На нем были джинсы и серая футболка. Я впервые видела его без костюма. У меня возникло ощущение, что он давно караулил меня. Я была уверена, что он винил меня в своем увольнении.
– Можно мне подняться?
Я замялась.
– Пожалуйста. Мне нужно с тобой поговорить.
Несмотря на все, что он сделал, я почувствовала у нему жалость. Я молча открыла дверь подъезда, и мы поднялись по лестнице. Войдя ко мне в квартиру, он опустился на диван и провел рукой по волосам.
– Слушай, – сказал он, – я много думал и, в общем, – он вздохнул, не глядя на меня, – дело в том, что я не хочу потерять тебя.
– Что? Эрик…
– Просто дай мне договорить, пока я себя контролирую, – я заметила бусины пота у него на лбу. – Я понимаю, мы с тобой не планировали ничего серьезного. Но, в общем – и, поверь мне, я удивлен не меньше твоего – я не могу перестать о тебе думать, Эли.
