– О, я знаю. Я считаю, она глупит, отказываясь от такой работы. Может, ты до нее достучишься, – сказала она ему так, словно меня здесь не было. – Я ей сказала, Хелен поймет.
– Но вы не понимаете, – сказала я, чувствуя легкий хмель после мартини и вина. – Я не могу просто взять и бросить Хелен. Я даже не проработала с ней четырех месяцев.
Элейн бросила салфетку на тарелку и открыла вторую бутылку шабли.
Мы переместились в гостиную, и Элейн нам рассказала о новой книге, которую она редактировала, наряду с несколькими новыми рассказами Джеки Сьюзан. Когда мы допили вино, я предложила помочь с посудой, но Элейн в своей не слишком деликатной манере настояла, чтобы я оставила посуду в покое, и предложила Кристоферу проводить меня и позаботиться, чтобы я добралась домой в целости и сохранности.
– Вызвать тебе такси? – спросил он, когда мы вышли из «Дакоты».
– Вообще-то, я не прочь немного прогуляться.
– Что ж, ты понимаешь, Элейн никогда не простит мне, если я не прогуляюсь с тобой, – он улыбнулся, сразив меня наповал. – Приятный вечер, и мне не помешает освежиться после вина.
Мне всегда была приятна компания Кристофера, но в тот вечер его присутствие вызывало во мне что-то особенное. Мы шли по улице, а луна периодически выглядывала из-за облаков. Наши руки свободно болтались по сторонам, едва не задевая друг друга. То и дело мы соприкасались плечами или локтями, как уже бывало столько раз, но в тот вечер нас словно било током, и мы сразу отстранялись.
Пройдя минут двадцать, мы сели в такси.
– Я думаю, тебе надо пересмотреть предложение Скавулло, – сказал он. – Такие возможности не часто выпадают. Я сам начинал помощником. Как и почти все фотографы, кого я знаю. Это лучший способ приобщиться к профессии. А ведь это не кто-нибудь, а Фрэнк Скавулло.
– Я понимаю, но не могу. Не сейчас. Я просто не могу оставить Хелен, – я посмотрела в окошко, когда мы подъезжали к мясной лавке. – Ну, вот и приехали.
Я удивилась, когда Кристофер вышел со мной и проводил до подъезда. Сердце мое застучало быстрее, когда он сказал деловым тоном:
– Просто обещай, что подумаешь еще раз.
Я кивнула, и мы мельком взглянули друг на друга – казалось, это длилось вечность. Фонарь окутывал нас мягким свечением. Сердце мое колотилось. Вот он, этот миг. Если между нами и должно что-то случиться, то сейчас.
– Что ж, – сказал он, лишь бы заполнить тишину.
«Поцелуй его, – сказала я себе. – Просто поцелуй его».
– Что ж, – сказал он, – счетчик тикает. Мне надо ехать.
Он отступил на полшага, разрушая чары. Взявшись за дверцу такси, он обернулся и сказал:
– Я рад, что ты вернулась. Звони, если что будет нужно.
Я смотрела, как он садится в такси и уезжает. Сердце мое упало. Я все запорола.
Глава тридцать вторая
Наутро меня настигло похмелье. Кровь стучала в голове, глаза резало, желудок выворачивало. Мне требовался кофе, жирная яичница и драники. Я надеялась пойти в кондитерскую с Труди, но ее не оказалось дома. Наверняка она снова осталась у Милтона. Так что я одна пошла в столовку и взяла фотоаппарат.
После завтрака в голове чуть прояснилось, я побродила по верхнему Ист-Сайду и незаметно для себя оказалась на Парк-авеню, рядом с домом Эрика, с голубым навесом и привратником в безупречной форме с золотыми эполетами. Я недолго постояла на тротуаре любуясь клумбами по всей авеню, пока мимо шла женщина с французским пуделем, похоже, после чая в «Уолдорфе». Все здесь было таким безупречным, таким гламурным, таким нью-йоркским. Обо всем об этом я мечтала, живя в Янгстауне. Но теперь я узнала город получше, как и себя. Правда была в том, что Парк-авеню – это не мое.
В итоге я повернула на 68-ю улицу, спустилась в метро и через двадцать минут – может, сознательно, а может, подсознательно – оказалась в Виллидже. Был по-июльски жаркий, душный день. Жидкие облака почти не давали тени. Весь город плавился, источая запахи – в одном месте воняло мочой, а через квартал пахло жареным чесноком. Окна и двери были распахнуты настежь, на карнизах стояли вентиляторы. Над мусорными баками на тротуарах кружились мухи и пчелы. Все летние кафе были переполнены, люди сидели под зонтами, девушки – с голыми руками и в сандалиях.
Поскольку я решила, что не пойду работать к Франческо, я дала себе слово, что стану, несмотря на требования Хелен, каждую неделю выкраивать время на уличную съемку, помимо курсов фотографии.
Я была на площади Св. Марка, фотоаппарат болтался на плече. Мысли мои были заняты Кристофером, тем, как его челка цеплялась за его ресницы. В который раз я выбранила себя за то, что не поцеловала его, когда была возможность. Уже в который раз я приходила к заключению: все эти чувства к нему, со всей их неотступностью, не могут не быть взаимными. Он должен испытывать то же.
Я шла по тротуару все быстрее и быстрее и незаметно оказалась на Первой авеню. Я чувствовала себя спиритическим маятником, движимым невидимой силой к тому месту, где он побывал лишь раз. Взглянув на дверь через витражное окно, я нажала звонок. Я понятия не имела, что скажу или сделаю, я просто поняла, что не собираюсь сдаваться. Меня влекло к этому мужчине так сильно, что я готова была рискнуть разбитым сердцем.
Я услышала звонок входной двери и отступила. Не успела я постучать, как дверь открылась. Кристофер посмотрел на меня в недоумении. Да и как иначе?
– Эли? Что ты тут делаешь? Все окей?
Он стоял в дверях, голый по пояс, джинсы закатаны выше колен, пуговица расстегнута, а волосы взлохмачены, словно он только встал с постели.
– Я просто проходила тут. Подумала, может, поснимаем вместе? Прекрасная погода.
Он молча взглянул на меня и моргнул, и ресницы его задели отдельные пряди волос. Его губы тронула улыбка, и мне этого было достаточно. Я не собиралась упускать еще один шанс. Только он открыл рот, собираясь что-то сказать, как я подалась к нему и поцеловала.
Он чуть отшатнулся, и выражение его лица обескуражило меня. Я увидела какое-то движение у него за спиной. Фигура обрела знакомые очертания, и сердце мое упало. Это была Дафна, одетая в его рубашку, ее ноги, немыслимо длинные, были голыми.
Я бросилась прочь. Не помню, сказал ли – сделал ли – Кристофер что-то. Я бежала по тротуару, ничего не видя, дальше и дальше, а фотоаппарат болтался сбоку. Я неслась вдоль витрин и зданий, перебегала перекрестки, уворачиваясь от машин и такси, слыша вслед гудки и ругань. Мне было все равно. Я бежала и бежала, подгоняемая смятением. Я была настолько не в себе, что не чувствовала боли, но знала, что она несется за мной по пятам и скоро настигнет.
Совсем выбившись из сил под палящим солнцем, я завернула в кафе на Гринвич-авеню, тяжело дыша, обливаясь потом, словно обогнала собственное тело. К счастью, там было темно и прохладно, и я встала прямо под потолочным вентилятором, крутившимся на полной скорости. Кто-то обратился ко мне из-за длинной стойки из красного дерева и спросил, что я буду заказывать. Я прошаркала к стойке, отогнав муху от лица, и попросила бокал дешевого красного вина. Хуже некуда в такой знойный день, но ничего лучше я придумать не могла. Я стояла, ожидая выпивку, и пыталась отгородиться от случившегося, рассматривая интерьер: кассовый аппарат, полки с кофейными кружками, банками с чаем, винными бутылками и выпечкой под стеклянными колпаками. Взглянув на деревянную лестницу, поднимавшуюся на второй этаж, я испытала сильное дежавю. Когда же я поднялась туда с бокалом вина и увидела пожелтевшие карты на стенах и мешанину старинных стульев и столов, мне стало ясно, что я здесь уже была. С Труди, в марте. В «Кафе Дель Артиста». Там, где мы сидели, у окна, сейчас отдыхала пара.
