Получалось, что немногие западные специалисты, которые понимали значение русской иконы в мировом искусстве, не имели состояний, а те предприниматели, которые имели деньги, вкладывали их в то, что было проверено временем и антикварным рынком, в произведения старых западноевропейских мастеров. Действительно, советская иконная выставка пробудила огромный интерес, но ажиотаж был вызван не только пониманием ценности древнерусского искусства, но и скандалами вокруг советского государства. Не проходило и дня на Западе, чтобы газеты не публиковали что-нибудь сенсационное о жизни первой и в то время единственной коммунистической страны мира
[927].
Шедевры иконописи, те, что были на выставке, и те, что находились в российских музеях, в начале 1930‐х годов спас не успех заграничной выставки и не заговор интеллигенции во главе с Грабарем, как считал Тетерятников и иже с ним, а то, что серьезного спроса на этот товар не было. Предложи Меллон миллионы долларов не за Рафаэля и Боттичелли, а за иконы, ему бы продали всю выставку, забыв о гарантиях возвращения икон на родину, данных музеям. Да что там выставку, упаковали и отправили бы за рубеж и рублевскую «Св. Троицу», и «Богоматерь Владимирскую» XII века, да не в копиях, а оригиналы. Продажа десятков главных шедевров картинной галереи Эрмитажа не позволяет усомниться в реальности такой угрозы. Индустриализация требовала жертв.
Но иконного Меллона в то время не существовало. Открытие древнерусского искусства состоялось поздно: для самих россиян – на рубеже XIX – ХХ веков, благодаря систематической расчистке икон, для Запада – на рубеже 1920–1930‐х годов, во многом благодаря первой советской заграничной иконной выставке. Именно поэтому выставка, несмотря на всю опасность коммерческих заигрываний Грабаря и Анисимова, не вышла за пределы первоначального плана и не привела к музейной катастрофе. Она так и осталась выставкой подготовительного коммерческого характера в соответствии с принципом, сформулированным Луначарским: «сначала ошеломим научностью, а потом откроем магазин этого добра». То, что Запад в самый острый момент валютного кризиса в СССР не знал древнерусское искусство, обернулось благом для российских музеев и россиян.
Глава 5. На произвол судьбы
Русским иконам за рубежом угрожала не только распродажа. Долгое и дальнее путешествие было сопряжено с реальной возможностью порчи произведений искусства. Архивные материалы Музея Виктории и Альберта свидетельствуют, что ко времени закрытия выставки в Лондоне несколько икон имели повреждения. К счастью, там находился реставратор Юкин, который смог привести их в порядок
[928]. Путешествие за океан было гораздо более тяжелым испытанием. Иконы прибыли в адрес Американского Русского института еще до того, как тот провел переговоры с музеями и определил маршрут турне
[929]. В течение полугода до открытия первого американского показа в Бостоне иконы находились в Нью-Йорке в хранилище
[930]. Ранее уже было сказано о том, что выставка вызвала в США протесты, сопровождавшиеся политическими обвинениями музейных работников. Американские музеи устояли, не желая упустить уникальный шанс показать древнерусское искусство, но если бы они, испугавшись преследований и потери финансовой поддержки покровителей, отказались принять выставку, рискованное путешествие икон оказалось бы напрасным. Последствия перевозки за океан и длительного хранения в неприспособленных помещениях стали очевидны, когда иконы поступили в американские музеи и были осмотрены специалистами.
Собирая материалы для книги, я рассылала запросы по архивам музеев, принимавших выставку в США, неизменно задавая вопрос: «Кто сопровождал иконы во время их странствий по американским музеям?» Ответы, поступавшие из музеев, были столь же неизменны – «информации о сопровождавших лицах нет». Знакомство с перепиской Американского Русского института и музеев не оставило сомнений: иконы переплыли океан без специалистов, а возможно, и вообще без людского сопровождения. В Германии на выставке была внушительная делегация – представители Наркомпроса Свидерский и Альфред Курелло, реставратор Брягин, сам Грабарь, сотрудники советского посольства. Представительная делегация советских политиков, искусствоведов, реставраторов, торговцев была и в Лондоне. В США же не приехали ни советские искусствоведы, ни представители реставрационных мастерских Грабаря, ни сотрудники «Антиквариата». Авторами тех немногих лекций, научных статей и брошюр, что появились в США во время выставки или сразу после ее закрытия, были американцы
[931]. В Амторге, который отвечал за иконы в США, также не было ни искусствоведов, ни реставраторов, поэтому он практически сразу перепоручил заботу об иконах американским музеям. Их специалисты должны были распаковывать и паковать иконы, обследовать их, писать отчеты об их состоянии и по ходу выставки проводить косметическую реставрацию, тогда как в Германии это делали Грабарь с Брягиным, а в Вене и Лондоне – Домбровская и Юкин.
О некомпетентности Амторга свидетельствует история с оценкой икон. Для определения суммы транспортной страховки музеи нуждались в информации о стоимости икон, но те прибыли в Америку, не будучи индивидуально оценены советскими специалистами
[932] (что, кстати, может косвенно свидетельствовать об отсутствии запланированного намерения продавать). По требованиям американских музеев Амторг, видимо запросив Москву, установил общую стоимостную оценку икон и «вилку» индивидуальных цен от самой низкой – 750 долларов до самой высокой – 15 тыс. долларов, но отказался оценить каждую икону в отдельности
[933]. Музеи настаивали, и Амторг обратился за помощью в музей Метрополитен, но его кураторы отказались взять на себя ответственность в определении стоимости икон, ссылаясь на незнание древнерусского искусства. Пришлось членам Американского Русского института своими силами оценивать иконы. Посылая информацию о стоимости икон в музеи, Американский Русский институт предупреждал, «что страховая оценка не имела ничего общего с продажной стоимостью икон, о которой институту ничего не было известно»
[934].
