Исследование, проведенное в этой книге, подтверждает правоту многих заключений Венди Салмонд об ограниченности иконного рынка 1930‐х годов и не позволяет согласиться с мнением Ю. А. Пятницкого, что после выставки «Антиквариат» «наладил массовые поставки икон на европейский и американский антикварный рынок»
[979]. Обзор основных коллекций русских икон в музеях Европы и США
[980] показывает, что только два музея в мире, Национальный музей в Стокгольме, куда попало собрание Улофа Ашберга, и музей Чейзен в Висконсине, где оказались иконы Джозефа Дэвиса, имеют коллекции, купленные через «Антиквариат». В остальных музеях мира хотя и есть иконы из сталинского экспортного фонда, но они представляют единичные примеры. Анализ иконных коллекций мира позволяет утверждать, что сформированный на рубеже 1920–1930‐х годов грандиозный советский экспортный фонд икон (прил. 10) не был полностью или в значительной степени реализован. Сотни непроданных икон были возвращены в музеи.
Главное и бесспорное коммерческое значение первой советской иконной выставки состояло в том, что она достойно показала миру новый антикварный товар – парадоксальный подарок мировому рынку от сталинской «нерыночной» экономики и государства безбожников. Однако для создания массового иконного антикварного рынка одной выставки, даже такой длительной и впечатляющей, как выставка 1929–1932 годов, было недостаточно. Успех нужно было закрепить и развить. Это понимал и неутомимый Грабарь. Видимо, в 1934 или 1935 году он написал письмо, в котором предлагал провести выставку русских икон в Праге и Париже
[981], в городах, куда устроители первой советской заграничной иконной выставки, несмотря на интерес научных кругов, побоялись везти иконы из‐за скопления белых эмигрантов. Хотя новая выставка должна была носить исключительно научный характер и ни одно произведение не должно было быть продано, тем не менее целью выставки, по словам Грабаря, была подготовка условий «для продвижения на Запад огромных иконных фондов, имеющихся в Советском Союзе». Выставка должна была состоять почти исключительно из древних икон XII–XVI веков. Грабарь указал и на новую возможную статью художественного экспорта, предложив «присоединить к чисто-иконному материалу шитье, дополняющее и поясняющее многое в иконе». В списке предполагаемых организаторов выставки первым значился «Антиквариат». Кроме икон, принадлежавших этой конторе, предполагалось взять иконы из Третьяковской галереи, Русского, Новгородского, Псковского, Владимирского, Вологодского музеев и «из ликвидированных северных церквей». В состав комиссии по отбору экспонатов, кроме искусствоведов и реставраторов-иконописцев, Грабаря, Чирикова, Олсуфьева, должен был войти и человек из «Антиквариата», Сорокин. Реставрационные мастерские Грабаря к этому времени уже были закрыты, так что подготовка икон к путешествию должна была проходить в Третьяковской галерее.
Однако новая выставка не состоялась, и больше заграничных иконных выставок при Сталине не было. Причину следует вновь искать в финансовом положении СССР. Ко второй половине 1930‐х годов золотовалютная проблема в стране была решена, но не с помощью распродажи икон и шедевров западноевропейского искусства, а с помощью гулаговской золотодобычи и золотоскупки Торгсина. Той острой жизнеопределяющей нужды в валюте, что была мощным двигателем первой советской иконной выставки 1929–1932 годов, у советского государства больше не существовало. Хотя продажа икон на Запад через «Антиквариат» продолжалась и во второй половине 1930‐х годов, но эти сделки уже не угрожали музейным шедеврам. Коллекционеры древнерусского искусства упустили «звездный час» рубежа 1920–1930‐х годов, когда оказавшееся в тисках валютного кризиса советское руководство готово было продать любой музейный шедевр, была бы предложена высокая цена.
Часть VI. Третьяковская галерея: Потери и приобретения
Глава 1. Бартер
После войны, в 1951 году, по приказу сверху советские музеи провели капитальную проверку своих художественных фондов. Символично, что проверка выпала на конец жизни и правления Сталина. Ее результаты в определенном смысле стали гамбургским счетом, предъявленным диктатору историей, так как они показали не только ущерб, нанесенный культурному достоянию нации разрушительной войной, но и потери от музейных распродаж, санкционированных сталинским Политбюро. Перед смертью Сталин получил возможность оценить итоги своей политики на музейном фронте. Но вряд ли он сожалел о потерянных для России произведениях русского и мирового искусства.
В Третьяковской галерее проверка фондов, которая проводилась силами собственных сотрудников, заняла целый год. Фактическое наличие произведений искусства сверяли с записями в учетных описях, инвентарях и книгах поступлений
[982]. Проверка показала, что к началу 1950‐х годов из отдела древнерусского искусства галереи выбыли 243 иконы
[983]. Одни были переданы Московской патриархии, видимо в благодарность за поддержку, которую Русская православная церковь оказала советскому государству в годы войны, или в Музей истории религии
[984]. Другие иконы были потеряны для России – проданы за границу или уничтожены.
