Дэвис вспоминал, как после очередного дня, проведенного на судебном процессе, американские журналисты, аккредитованные в Москве, собирались в посольстве и ночь напролет спорили, пытаясь понять суть трагедии, свидетелями которой они стали. Вначале Дэвис объяснял репрессии борьбой за власть и столкновением личностей внутри советского руководства, но затем стал ярым защитником советской официальной позиции, представлявшей террор как необходимую и успешную операцию по уничтожению вражеской «пятой колонны» в СССР
[1348]. Успех СССР в войне, по мнению Дэвиса, оправдал расправы 1937–1938 годов. Интерпретация сталинского террора в его книге «Миссия в Москву» (1941) и ее одноименной экранизации (1943) является крайне одиозной.
Политики и историки ругали и продолжают ругать Дэвиса за ложь и непрофессионализм юриста и дипломата; за то, что скрыл правду о сталинизме; за то, что не разглядел фальшивости судебных процессов и невиновности «врагов народа»; за нечувствительность и даже безразличие к судьбе расстрелянных, с некоторыми из которых его связывали личные отношения; за то, что не пытался помочь даже соотечественникам, американцам, находившимся в СССР и ставшим жертвами сталинских репрессий
[1349]; а также за то, что хвалил Сталина. После двухчасовой беседы со Сталиным в июне 1938 года Дэвис писал о диктаторе как о человеке стареющем и физически слабом, но обладающем внутренней силой, проницательным и не без хитринки умом и чувством юмора. Сталин произвел на Дэвиса впечатление уравновешенного и любезного человека с простыми манерами. Признавая грандиозность реформ и достижений СССР, Дэвис в разговоре со Сталиным сослался на мнение, что тот войдет в историю как великий созидатель, затмивший и Петра, и Екатерину
[1350]. Людей ближайшего политического окружения Сталина Дэвис также неизменно характеризовал как сильных и способных руководителей
[1351].
Обвинения Дэвиса в замалчивании правды имеют веские основания, однако Дэвис не был ни глупцом, ни слепцом. Он осознанно выбрал такую позицию, поэтому необходимо разобраться в том, что заставило его это сделать. Разгадка заключается в особенности исторического момента, на который выпало московское посольство Дэвиса. Современные обвинители Дэвиса видят в сталинизме главное и универсальное зло. Для Дэвиса же главной угрозой всему миру в тот конкретный исторический момент был не сталинизм, а нацизм. Пожив в СССР и неоднократно побывав в Европе в 1937–1938 годах, Дэвис убеждал президента Рузвельта в том, что у Гитлера нет «желания мира», что им движет дух завоевания, тогда как СССР заинтересован в мире хотя бы для того, чтобы завершить начатые преобразования. По мнению Дэвиса, угроза миру в тот исторический момент исходила не от СССР, а от Германии. Чтобы остановить Гитлера, по мнению Дэвиса, нужно было противопоставить оси «Берлин – Рим – Токио» союз между Лондоном, Москвой, Парижем и Вашингтоном
[1352]. С учетом такого восприятия мировой ситуации поведение Дэвиса становится не только понятным, но и политически обоснованным.
Дэвис не был профессиональным дипломатом, но профессионализм в дипломатии, вопреки мнению его обвинителей, он продемонстрировал отменный. Он последовательно и жестко осуществлял свою миссию, не позволяя эмоциям взять верх, шел на политические и моральные компромиссы, благообразную ложь и «полуправду» в достижении стратегической цели – союза США с СССР против нацистской Германии и Японии. В его понимании ситуации конца 1930‐х годов, как и в формировавшемся понимании этой ситуации Рузвельтом, разоблачение сталинизма могло подождать. Сначала нужно было разгромить нацизм и его союзников. Рузвельт, который хорошо знал Дэвиса, не ошибся в выборе. Дипломат в нем взял верх над юристом, «не заметившим» абсурдность судебных шоу над «врагами народа» в интересах стратегического партнерства с СССР
[1353].
